Информацией Волкер делился интересной, но на мой познавательный энтузиазм отвечал полнейшим равнодушием. Он словно витал в совсем иных, недоступных для таких, как я, измерениях и всё его аскетичное, строго упорядоченное существование было посвящено одной-единственной высшей цели. Одним словом, безумный гений во плоти, как заключительный яркий штрих на полотне семейного портрета.

По крайней мере, так думала я, считая Волкера самым младшим членом рода Уркайских.

***

Черная, лакированная до зеркального глянца карета, запряженная парой самых обыкновенных лошадей, как-то под вечер въехала на территорию особняка. Она миновала центральную ведущую к парадному крыльцу аллею, объехала здание по аккуратной дуге и по широкой засыпанной песчаным гравием дорожке укатила куда-то вглубь обширного сада…

До сего момента я даже и не подозревала, что в прилегающий к дому на заднем дворе сад можно въехать целой карете и даже в нём затеряться. По крайне мере, спустя пару минут после появления данного транспортного средства на территории особняка, о его присутствии свидетельствовал лишь след от лошадиных копыт, да каретных колес на дорожке.

Отчего-то раньше я никогда не задумывалась, насколько далеко растянулась принадлежащая ундеру земля. Я понимала, что особняк является частью столичной территории, где каждая пядь стоила баснословных денег, и мне казалось невозможным иметь во владении пространство, сопоставимое по размерам с каким-нибудь загородным поместьем. Но, как оказалось, ундер Уркайский был не просто богат, а богат неприлично, что, помноженное на укрепляемые десятилетиями власть и влияние, позволяло ему вести образ жизни весьма выбивающийся из общепринятого уклада. Поэтому так называемый сад больше походил на протяженный дворцовый парк, лишь видимая часть которого была облагорожена согласно принятой при дворе моде на всё симметричное и подстриженное словно по линейке. А вот его дальняя и заброшенная оконечность скорее напоминала довольно дремучий лиственный лес и могла похвастаться небольшим живописным прудиком с семейством желтых водяных лилий, которые я однажды обнаружила как раз в момент их цветения. Впрочем, обнаружил я не только их…

То памятное появление странной черной кареты ознаменовалось происшествием, которое на несколько дней совершенно лишило меня сна и изрядно напугало. В ту же ночь, после того как перед моим удивленным взором пронесся и скрылся за деревьями почти мистический образ чёрных-чёрных коней и чёрной-пречёрной кареты, я впервые услышала этот плач.

Разделавшись с подносом миниатюрных снеговиков из заварного теста и отгородившись от мира плотным бархатным балдахином, я улеглась на просторной кровати с целью наконец-то сладко поспать. На полный желудок мне всегда засыпалось легче, чтобы там ни утверждали диетологи и многочисленные специалисты по ЗОЖ. Вот и в этот раз, едва голова коснулась подушки, как веки отяжелели и дремота накрыла вязким сумраком.

Сначала мне почудилось, что над ухом стонет какой-то аномально наглый и голосистый комар. Всё ещё скованная крепким сном, я попыталась отмахнуться от него рукой, но никаких перемен это действие не принесло. Стон становился громче и переливался на разные тона. Он впивался мне в подкорку, пронзал грудь и пробуждал настолько острую тревогу и потребность куда-то бежать, что в итоге я проснулась с колотящимся где-то в горле сердцем, в приступе самой настоящей панической атаки.

По счастью, при пробуждении всё исчезло и, кое-как придя в себя, остаток ночи я провела в коконе из одеяла на посту в кресле, пристроив его возле незашторенного окна.