Тут как раз всадник подъехал. На всём скаку вздыбил коня у крыльца и соскочил на землю. Высокий такой и могучий, поперёк лица шрам, и чёрная повязка на глазу.

Сверкнул он на меня одним глазом и спросил:

«Ты кто такой и куда идёшь?»

«Из деревни я, дядечка, в штаб мне надо, в Красную Армию записаться».

«В кавалеристы желаешь или в пехоту?»

«Нет, мне бы лучше в пулемётчики».

«У-у, – протянул всадник. Ты, видать, парень серьёзный. Пропусти-ка его в штаб».

«Раз в пулемётчики, то отказу, конечно, дать нельзя», – подмигнул мне часовой и пропустил.

Николай Фёдорович свернул с утрамбованной тропинки и присел на траву. Серёжка опустился рядом. Дед молчал, и было видно, что он думал о прошлом. Он вспомнил всё с такой ясностью, словно случилось это только вчера…

– В небольшой штабной комнате стояли стол и две табуретки. На одну сел я, на другую опустился всадник.

«Ну, хлопчик, – строго сказал он, – выкладывай юз неё как есть. Откудова путь держишь, где мамка и батька проживают. Только без утайки».

И я сказал ему, что батьку на фронте убили, а мамка умерла. Про Гордеева я не стал говорить – боялся, что меня за это отправят в тюрьму.

«Значит, сиротка ты. И я сироткой рос. Тяжёлое, я тебе скажу, это дело. – Всадник даже головой покрутил. – Ну ладно, слезами горю помощи мало. Надо ворочаться тебе домой».

«Никуда я не пойду», – ответил я.

«Это почему же не пойдёшь? Ты дурака не валяй. Живи себе поживай в своей деревне, а после войны мы сирот обеспечим. Это перво-наперво. Истина!»

Вижу, плохо моё дело, и, как только всадник отвернулся, шмыгнул в дверь. Но он догнал меня, приподнял одной рукой и тряхнул.

«Ты не таё, парень, не шали!»

«Не пойду я в деревню, не пойду!. – закричал я. – Меня «рыжий» убьёт».

«Это какой ещё «рыжий»?»

И я выложил всю историю до конца. Всадник не ругал меня, не хвалил, но оставил при себе. Я попал в красную кавалерию, и был зачислен бойцом эскадрона разведчиков, которым командовал Степан Кожухов, а для меня просто дядя Степан.

Наш полк стоял на отдыхе после тяжёлых боёв. Жизнь в полку показалась мне лёгкой. Был я сыт и может, впервые в жизни обут. Кругом были люди, которые своими мозолистыми, натруженными руками и простыми лицами напоминали мне мужиков из нашей деревни.

Дядя Степан и все конноармейцы рвались на фронт. Я тоже мечтал, чтобы нас побыстрей отправили воевать с беляками. Но вот однажды дядя Степан позвал меня:

«Николашка, ступай сюда. Будет тебе целый день на локотках сидеть. Учить тебя задумал. Самому не привелось, а тебя выучу. Дюже нам грамотеи после войны будут нужны. И учителя нашёл, – он многозначительно поднял палец, – в гимназиях и семинариях обучался.

Большая голова. Истина».

Я тут же забыл об учителе. А на другой день подходит ко мне дядя Степан, такой строгий, каким я его никогда не видел.

«Иди, тебя дожидается учитель».

Учитель был старенький, худенький и весь какой-то торопливый. Форменный китель висел на нём, точно с чужого плеча. Он посмотрел на меня внимательно и проговорил:

«Ну-с, молодой человек, не будем терять времени. – Говорил он очень смешно: скажет первое слово, потом повторит его несколько раз, а уж потом говорит дальше. – Начнём… начнём… начнём с азбуки. Да, да, да!»

В школе я никогда не учился, поэтому мне было всё равно, с чего начинать.

Учитель старательно рассказывал мне про алфавит, но так как главным моим занятием было ничего не слушать, то в этом я достиг больших успехов, чем в изучении азбуки.

«Вы недисциплинированный, неприлежный мальчишка!» – возмутился учитель.

Он был человек справедливый и очень гордился своей профессией. Но тогда я этого не понимал и жестоко обидел старого учителя.