Я промашку сделал. Как-то ездил в Горький еще на профсоюзную конференцию и мы обедали в ресторане. Что-то мне пришло в голову, я посмотрел – буфетчица. Потом, когда уже уехал, вспомнил – это же Аня! Подошел бы поговорить, много бы интересного могла рассказать. Вот такие вот дела у женщин.

Что значит, доля женщин на войне была незавидная?

Не женское дело война. К ним, во-первых, приставали все чиновники. А меняли как? Приехал командующий фронтом в армию, о, машинистка красавица! Он сразу адъютанту приказ, ее переводят туда. Вот так передавали из рук в руки. Это нехорошо конечно было. Но в целом, конечно, женщины большую роль сыграли. Четыре авиационных женских полка были, в танковых войсках десять механиками-водителями были, пять – командирами танков и четыре – командиры подразделений.

Где Вы любили во время марша находиться? Какое место танка выбирали?

Я сидел возле люка механика-водителя как правило. На КВ и на самоходках тоже, чтобы ему показывать.

Он плохо видел?

Нет, он видел хорошо, но надо решение принимать. Покажу вправо и он плавно идет вправо. Во время марша обстановка такая, что надо улизнуть под кроны деревьев, я ему сразу даю команду. Все, видимо, как начинается бомбежка, разбегаются до поры до времени, потому что никому не хочется попадать.

Вы в заправке танка участвовали?

Нет, я следил только. Механик-водитель и заряжающий это делали. А заряжающий считался вторым механиком-водителем.

И в окапывании танка тоже участия не принимали?

Нет, вы что! Все работали – у меня мозоли не сходили с рук. Хорошо, когда мягкий грунт попадется; только успели выкопать окопы – приказ «Вперед». А там на новом месте опять надо рыть. Это тридцать кубометров, да еще каменистый грунт попадет или глинистый, это сверхтяжелая работа. А надо.

Были ли у вас иностранные танки?

Нет. В боях за город Попельня у нас были английские танки, это в Украине. Там были «Валентайны». Это слабые танки: у них броня-то 50 мм., пушка – сорокамиллиметровая, скорость – 25 км/ч. Ну что это за танки! Они были в 71-й мехбригаде. Мы с танкистами не говорили про них, но мы видели, как они горели хорошо и ничего не могли сделать против немецких танков.

Крысов В. С. и Ваулин К. П. 1944 г.

Какие чувства Вы испытывали в боевой обстановке – страх, возбуждение?

Страха я по существу не чувствовал, в экстазе таком был. Соображал как нанести удар, выполнить задачу. А страх это опасное дело, кто боится – тот примет неправильное решение. Я в этом был убежден, поэтому не думал. Опасность была в плен попасть – это хуже чем погибнуть; поэтому надо было драться бескомпромиссно.

Если танк подбили, чтобы его покинуть, он должен загореться?

Да, если он разбит, стрелять из него нельзя, ходить он не может – тогда с опаской покидали, а то могли приписать трусость. Если он не загорелся, может стрелять – он должен стрелять. Немцы покидали, даже когда их танк не загорелся, а только сильно ударило по нему. Мы не покидали.

Как Вы сейчас к этому относитесь?

У нас танки ценили выше, чем людей. Некоторые по своему патриотизму не бросали, оставались, а некоторые из-за боязни. Когда мы с Валерием Королевым разгромили громадную колонну «Татр», то на последней машине самоходка стукнулась о шоссе, двигатель заглох и не заводится. Я ему говорю: «Садись на место механика-водителя». Я быстро снял моторную перегородку: «Нажми стартер». Он нажал, я посмотрел – топливо бьет из трубки низкого давления от ручного подкачивающего насоса в фильтр тонкой очистки – я обрадовался. Сомкнул обломанные концы, замотал черной изолентой – такие же черные круги, как теперь. Выкачали воздух из системы питания через этот насос НК-1 и завели двигатель.