– Смотрите, государь, – невозмутимый начальник штаба генерал Гудович бросил на Румянцева негодующий взгляд. Ибо он должен докладывать императору обстановку, к чему и готовился всегда, – а тот его бесцеремонно оттеснил, вмешался, показал осведомленность.
Петр поморщился – ну что ты будешь делать с генералами, прямо как дети малые. Или самому продолжать командовать и их больше не примирять? Или Румянцева поставить во главу, пусть будет, как и было. От добра добра не ищут. Как Петр Алексеевич, дедушка заботливый, всегда командующим фельдмаршала Шереметева ставил. Глупостей не наделает.
Суворова генералитет в штыки примет, ведь недавно тот только дивизией командовал, а тут в генерал-поручики произвели и корпус дали. Царю чем-то понравился, а заслуг-то никаких. Та еще среда генеральская – змеям жить не рекомендуется: сожрут махом и не подавятся.
Гудович развернул карту, и все присутствующие на малом военном совете – сам Петр, командующие корпусами Румянцев и Суворов, начальник артиллерии Меллисино – дружно склонились над ней.
– Ширина поля у Троянова вала восемь верст. Далее оно сужается, с севера на юг идут четыре хребта с проходимыми лощинами. А у турецкого лагеря уже полторы версты на позициях. Правый фланг у них уязвим, его можно обойти. Однако позиции штурмовать и там придется. Османы его дополнительно усилили – высота занята пушками, а на отдалении расположились татары, что могут воспрепятствовать обходу.
– Мешок! – кратко резюмировал Петр, глядя за рукой Гудовича. – А сбоку дубинку приготовили!
– Да, государь, – согласился Гудович. – Через эти лощины турки будут атаковать, если наше наступление на позиции будет неудачным.
– И как баталию вести будем, господа генералы? – Петр посмотрел на командующих корпусами. – Только учтите – нам не отбросить турок надо, не нанести им очередное поражение, а полностью уничтожить, чтоб дальше воевать не с кем стало!
Хиос
– Что творит?! Что творит?! – В голосе старого адмирала не слышалось недовольства, а одно скрытое восхищение. Грейг действовал четко, как на прошлых Котлинских маневрах, – его отряд буквально вломился в турецкую эскадру, разорвав ее на две части. Будто русская буква «Г» страшным колуном вломилась в длинную линию ровно посередине. Получилось вроде стула со спинкой или аглицкой буквы «h», сильно на нее похоже.
– Теперь надо устроить им не бой, а избиение, – пробормотал под нос адмирал и громко отдал приказ: – Сваливайтесь на неприятеля! Скорее!
Григорий Андреевич Спиридов знал, что говорил. Крупнокалиберные русские орудия плохо годились для линейного боя на приличной дистанции. Более всего они подходили для общей свалки, на самом коротком, с ружейный или даже пистолетный выстрел, расстоянии.
Такой бой теперь и начинался – русская эскадра в тринадцать вымпелов наваливалась на турецкую в двенадцать кораблей. Всякую мелочь типа фрегатов, бригов, шебек и прочих посудин османов, что крутились на порядочном отдалении, адмирал в расчет даже не принимал. Пары залпов русского линкора было достаточно, чтобы потопить любую из этих фелюк, толком даже ее не рассмотрев.
Восемь линейных кораблей турецкого авангарда, отсеченных Грейгом, ушли далеко вперед и вмешаться в бой уже не могли. Теперь им нужно было лечь на другой курс, снова поймать ветер, развернуться, совершить маневр для захождения, и лишь потом заговорят их пушки.
Так что добрый час есть, если не пару османы провозятся. А могут и вообще в драку не полезть, коли их главные силы русские пушки и «единороги» на щепки разнесут.