– Станичники! В городе добра много!
– Там вино и бабы!!!
– Гренадеры! На штурм!
– Донцы! Пошли всласть гулять!
– Режь турок, братцы!!!
– Постоим за веру православную! Доколе им…
Солдатская и казачья разноголосица на секунды перекрыла рев пушек, и зелено-синяя масса дружно, густым потоком хлынула из подведенных чуть ли не к самым стенам окопов. И началось…
Гренадеры и казаки побросали фашины, кинули штурмовые лестницы и, матерясь почем свет, полезли в пролом, стреляя и бросая гранаты в турок, что отчаянно отбивались с гребня.
Янычары быстро пришли в себя от взрыва и успели занять груды камней, то, что раньше было крепостной стеной. Визг, яростные призывы к Аллаху, выстрелы в упор – турки скинули первую волну штурмующих и приняли набежавших казаков в копья. И столкнулись две силы – пестрая и синяя, и перченый казачий мат заглушил вопли магометан.
Рубились донцы яростно, не уступая противнику в лютости. Всклокоченные бороды, дикие глаза, окровавленные казачьи чекмени – все заплескалось в глазах Власова, который со своими ингерманландцами наконец добрался до разрушенной стены.
Бригадир поневоле восхищался бешеной атакой станичников, их неимоверной храбростью, но в то же время прекрасно понимал, что солдат дерется за славу, а казак за добычу. Столетия беспрерывных схваток и набегов породили и закалили этих русских башибузуков, между жизнью и смертью которых одной толстой нитью протянулась война.
– Твою мать! Что творит?! – Власов пристально смотрел, как бородатый казак саблей распластал трех янычар с ятаганами, вертясь между ними угрем, отмахнулся клинком от копий и зарубил турка, что отчаянно махал бунчуком, воодушевляя защитников.
И тут словно прорвало – казаки, пробираясь по камням с проворством взбесившихся волков, захлестнули турок, поглотили их своей массой, перехлестнули через гребень и неотвратимой волной, сшибающей все на своем пути, хлынули в город заниматься самым увлекательным делом своей жизни – резать османов и грабить все подчистую…
– Достоин сей казак офицерского чина! Первым вошел!
Власов стремительно обернулся. За его спиной стоял командующий – не удержался генерал, лично возглавил штурм.
– Твои ингерманландцы и гренадеры лихо ворвались, бригадир! Ежели к вечеру одолеем супостата, генеральский чин получишь. Что дрожишь в нетерпении, Павел Владимирович?! – Князь усмехнулся. – Беги уж, нечего тебе на месте ерзать, там твои солдаты дерутся!
Юконский острог
– Братец! Ну, наконец прибыли! А то мы здесь глаза проглядели, вас ожидаючи в нетерпении!
Григорий Орлов, широко раскинув объятия, шагнул к Алексею. Тот на радостях так стиснул брата, что кости захрустели. Причем у двоих сразу – восемь лет назад оба считались в гвардии признанными силачами. Но то осталось в прошлом.
Сейчас они, и так силушкой молодецкой не обделенные, прожив в суровой аляскинской земле уже семь лет в лишениях и тягостях, закаливших тело и душу, стали чуть ли не былинными богатырями, что сырую кожу могли разорвать. Кожу братья не пробовали, но вот кочергу узлом сворачивали запросто, а пальцами рвали колоду карт. А уж серебряные тарелки скатывать в трубки было для них самым легким развлечением!
– Рад тебя видеть! – запыхтел в ухо Алехан. – Вижу, славно гвардейцы здесь обстроились, даже с бабами! И вино имеется?
– Чего нет, того нет! – ответил Григорий, разомкнув стальное кольцо рук. Но после паузы, хитро прищурившись, добавил: – Однако настойку одну хитрую варим в том агрегате, что император, батюшка наш, в позапрошлом году прислал!