Броновский засмеялся детским радостным смехом.

– Пит, – сказал он, – ты гений!

– А-а! Заметил наконец!

– Нет, я серьезно. Ты отгадываешь то, что я собираюсь сказать, прежде чем я успеваю открыть рот. Я посылал полоску за полоской, располагая их символы в том порядке, который, по-моему, означает «Насос», и ставил рядом наше слово. И я использовал все клочки сведений, которые мы собрали за это время, чтобы расположить их символы в порядке, означающем неодобрение, и опять-таки поставил рядом соответствующее земное слово. Конечно, я не знал, действительно ли передаю что-то осмысленное или попадаю пальцем в небо, а ответа никакого не приходило, и я уже решил, что дело безнадежно.

– А мне ты даже не считал нужным рассказывать, чего добиваешься?

– Ну это уж моя часть работы. А сам-то ты мне сразу объяснил паратеорию?

– Но что дальше?

– Вчера я послал всего два наших слова: НАСОС ПЛОХО.

– Ну и?..

– Ну и сегодня утром я наконец получил ответ. Очень простой и недвусмысленный: ДА НАСОС ПЛОХО ПЛОХО ПЛОХО. Вот посмотри.

Ламонт взял фольгу дрожащими пальцами.

– Тут ведь не может быть ошибки? Это же подтверждение?

– Да, конечно. Кому ты это покажешь?

– Никому, – твердо ответил Ламонт. – Я ничего больше доказывать не буду. Они мне заявят, что я подделал фольгу, так какой смысл терять время? Пусть паралюди остановят Насос, и он остановится у нас. Только своими усилиями мы его вновь запустить не сможем. И тогда вся станция примется изо всех сил доказывать, что я был прав, что Насос действительно опасен.

– Это еще откуда следует?

– А что им останется делать, когда разъяренные толпы начнут требовать, чтобы Насос снова был запущен, а они его запустить не смогут? Ты со мной согласен?

– Не берусь судить. Меня беспокоит другое.

– А именно?

– Если паралюди убеждены, что Насос опасен, почему они его уже не остановили? Я недавно воспользовался удобным случаем и проверил. Насос работает как ни в чем не бывало.

Ламонт нахмурился.

– Ну, скажем, односторонняя остановка их не устраивает. Они считают нас равноправными партнерами и хотят, чтобы мы сделали это по взаимному согласию. Ведь так может быть, верно?

– Конечно. Но ведь, с другой стороны, систему нашего общения никак нельзя назвать совершенной. Не исключено, что они попросту не уловили смысла слова ПЛОХО. А вдруг я совершенно исказил их символы и они решили, что ПЛОХО по-нашему значит ХОРОШО?

– Этого не может быть!

– Ну что ж, надейся. Но ведь надежда еще никого не спасала.

– Майк, ты продолжай посылать. Используй как можно больше слов, которыми пользуются они. Тут ты мастер. В конце концов они узнают необходимые слова и ответят яснее, а тогда мы объясним, что просим их остановить Насос.

– Мы не уполномочены на такие заявления.

– Конечно, но они-то этого не знают. А нас человечество в конце концов признает героями.

– Предварительно свернув нам шеи?

– Тем более… Дальнейшее зависит от тебя, Майк, и я уверен, что все решится в ближайшие дни.

Но ничто не решилось. Миновали две недели – и ни одной полоски. Ожидание становилось невыносимым.

Особенно тяжело оно сказалось на Броновском. От его недавнего радостного возбуждения не осталось и следа. И в этот день он вошел в лабораторию Ламонта, угрюмо нахмурившись.

Некоторое время они смотрели друг на друга. Наконец Броновский сказал:

– По всему университету только и разговоров, что тебя выгоняют…

Подбородок Ламонта покрывала двухдневная щетина. Лаборатория выглядела какой-то запыленной, словно бы уже покинутой. Ламонт пожал плечами.

– Ну и что? Это меня не трогает. Неприятно другое: «Физический бюллетень» не взял мою статью.