«Родила царица в ночь… – вновь и вновь крутилось в болящей, безвременно поседевшей голове. – Не то сына, не то дочь…»

Девка снова сидела в окружении соли, на цепи, словно собачонка. Снова дико ее боялась.

«Не мышонка, не лягушку…»

Как проверить, что этот ребенок чист? Как понять, что не угроза?

«А неведому зверушку…»

Шишига не знала. Рассудок ее ослабевал, мало-помалу затапливаемый липкой, как смола, паникой. Не помогали даже витамины, которые она продолжала усердно колоть и себе, и девке.

Но вскоре закончились и они.

Ребенок пинал ее в живот. Нестерпимо давил на желудок и легкие.

Найденка не понимала, за что ей все это. Плакала и плавала в тумане, проклиная Шишигу, которая, несмотря ни на что, продолжала за ней ухаживать. Дни переходили в ночи, ночи – в дни, кошмар следовал за кошмаром.

Что есть прошлое, а что – настоящее? Она не знала. Беспомощная, как невезучая муха в паутине, Найденка валялась на голом полу, все реже и реже приходя в себя.

А потом хмарь в голове стала исчезать.

В какой-то из мучительных дней Найденка проснулась и поняла, что осталась одна. Более того, у нее будто прибавилось силы: тошнота прошла, да и зрение, кажется, начало проясняться…

Она не спеша села, чуть морщась от тяжести в утробе, и, моргая, уставилась на свою руку.

Крохотные следы синяков от уколов исчезли. Свежих следов не было.

Найденка сглотнула. Заново огляделась в помещении, чувствуя, как мало-помалу ускоряется пульс.

Трещины в стенах пропали. Да и плесени на обоях не видно.

Как и цепи, что прежде мучила ее лодыжку.

Осознав это, она истерично расхохоталась. Что это, прощальная милость от Шишиги? Какой-то злой розыгрыш?

В конце концов Найденка поднялась, не зная, сколько длилась ее истерика. И, дрожа, цепляясь за стенку, открыла дверь, чтобы выйти в коридор.

Она застыла через пять шагов, увидев, как из окна льется приятный, вовсе не желто-коричневый свет. Ощущая, как сердце стучит в ушах, несмело прошла к разбитому окну. Снова замерла.

Пейзаж изменился. Перестал быть пугающим. Небо поголубело, а близкие небоскребы, эти чертовы пальцы, что прежде грозили небесам, обрели лоск зеркальных шпилей.

Никакого ядовитого плюща на кирпиче стен. Никаких огромных, опасных трещин.

Найденка сглотнула. Медленно пошла по коридору. Налево пойдешь – коня потеряешь, направо пойдешь…

Страх еще гнездился в ней, как второе дитя, но осознание, шестое чувство чего-то неправильного, росло все сильней.

Вот первая дверь. Открытая, а за ней – залитое светом, пыльное помещение. Исцарапанная доска на стене, рядок парт, а на полу – сломанный глобус, похожий на чью-то разбитую голову.

Вторая дверь. Россыпь листовок и брошюр на истоптанном линолеуме. Рваная азбука. Русские народные сказки и книги по славянской мифологии с засаленными от частого чтения страницами.

Третья дверь…

Указка. Портрет мужчины на стене. Кудри, бакенбарды… Как же его зовут?

«Пушкин», – вспомнила Найденка.

И тут же забыла, увидев на залапанном подоконнике раскрытый альбом с фотографиями.

Пальцы тронули первое фото, глаза расширились.

Школа №… города… Пятый «А», 202… год. Классный руководитель – Шишигина Л. К.

– Не может… быть! – выдохнула Найденка, глядя на миловидную, совсем не старую женщину с пышной копной красиво уложенных волос и знакомым цепким взглядом, в котором не было ни искры нынешней беспощадности.

Шишигина Л. К. Классный руководитель. И тридцать три свеженьких личика, тридцать три пары ясных глаз, что смотрят в камеру рядом с ней.

Найденка выронила фото. Голова резко разболелась, а ноги вновь понесли ее в коридор. А потом и дальше – вниз, по лестнице, что была не такой уж и ущербной и страшной, на первый этаж, и дальше, дальше…