– Боже мой…
– Ну или я отпущу ее, и продолжим с вами. – Он взял в руки «пеликан», ослабил винт, прищурился, вымеряя расстояние между кончиками инструмента. – Что вы выбираете?
Герберт зажмурился.
– Что вы выбираете, Освальд? – прогремел полковник Мортон. – Чьи зубы мне забрать? Ваши или ее? Ну же?! Отвечайте!
Мир покачнулся. Мир встал на ребро, как монета. Боль, бесконечная боль – или пустота. Та самая пустота после пятой кружки джина… Когда-то он сделал выбор. Сейчас у него второй шанс.
Люди ведь меняются? Или нет?
– Ее… – прошептал он.
– Громче! Не слышу!
– Ее зубы…
– Что вы там мямлите, Освальд! Скажите четко и ясно, что вы хотите, чтобы я выдрал все зубы у вашей дочери!
– Я… Я хочу, чтобы вы… Чтобы вы выдрали все зубы… у… у моей дочери.
– Громче, Освальд!
– Я! Хочу! Чтобы вы выдрали! Все зубы! У моей дочери!
– Хорошо. – Мортон ослабил ремень, стягивающий правую руку пленника. – Вот вам перо, читайте и подписывайте.
Герберт пытался прочесть прыгающие перед глазами строки. По щекам текли слезы. Слезы отчаяния? Жалости? Или облегчения?
Пальцы онемели. Он несколько раз сжал их в кулак, обмакнул перо в чернильницу и подписал документ.
Мортон глянул на него, забрал бумагу и поднял ее. Где-то сзади, за спиной Герберта, прошелестел тяжелый вздох. Тихие шаги – и в поле зрения пленника появилась девушка.
Он сразу узнал ее. Хотя последний раз видел совсем крохой, когда уходил в армию. Слишком уж похожа на мать.
Мортон протянул ей подписанную бумагу.
– Я говорил тебе. – На его губах опять появилась искореженная улыбка.
– Вы были правы, – отозвалась девушка.
Герберт смотрел на нее, хватая воздух ртом.
– Элис… Крошка моя…
Девушка взглянула на него почти с тем же выражением, что было у Мортона, – как на таракана. Нет, не совсем так. Кроме брезгливости и презрения, в ее взгляде было что-то еще. Куда сильнее. Куда горячее. Куда ярче.
Ненависть.
– Ты знаешь, что стало с мамой? – спросила она, еле сдерживаясь.
Герберт хотел мотнуть головой, но не смог – она была по-прежнему зафиксирована.
– Когда ты ушел тем утром, она ждала. Ждала меня. Ждала, ведь ты обещал. Обещал, что придешь к мистеру Мортону, и он вернет меня ей. Ждала каждый день. День за днем.
Элис была словно противоположностью Мортону. И если его глаза замораживали, то ее – прожигали насквозь.
– Потом ей сказали, что тебя видели в Портсмуте. Что ты уплыл. Сбежал. Мама… – Ее голос прервался, она упрямо мотнула головой, будто отгоняя слезы. – Мама пыталась повеситься. Сделала петлю, залезла в нее. Та затянулась, но не убила ее. А вылезти она уже не смогла. Врач сказал потом – она умирала четыре дня.
Глаза девушки увлажнились, и она сотряслась в беззвучном рыдании. Мортон обнял ее, и она уткнулась ему в плечо.
– Все это время, – проговорил полковник, – я учился работать с зубами. И учил Элис. Сейчас она – лучший дантист в Саутгемптоне, а может быть, и во всем королевстве. А лучшие врачи – лучшие во всем. И в том, как вылечить, и в том, как причинить боль.
Он стиснул руку Герберта, вернул ее на поручень кресла и крепко затянул ремнем.
– Ты готова, Элис? Тогда приступай.
Девушка приняла кожаный фартук, так похожий на мясницкий. Надела плотные перчатки. Оглядела инструменты:
– Расширитель челюстей. Зафиксируем. А потом, пожалуй, зубной ключ и сразу – «козью ножку».
Агния Романова
Во имя воды
Он хотел попасть сюда на практику – любой ценой.
А никто из однокурсников не хотел. Они смеялись и отговаривали: грязь, тяжелая работа, никаких знакомств на будущее.
Макс вышел из проходной на залитый солнцем асфальт. Через пять минут надо явиться к главному технологу. Лера-Леруся, чем он тебя, сволочь, приманил? Ночные смены брала, пропадала допоздна, дома только привет-пока. И напевное «Денис Никитич сказал… Денис Никитич показал!» Тьфу. Чтоб он провалился, что он, голливудская звезда?