– Не сказано там такого, – вклинился Анархист.

– Мне виднее, что там сказано, а что нет! – огрызнулся Поп. – Как научишься читать и пальцем по странице не водить, тогда и будет у нас диспут.

Солдат выпрямился. Влажно блеснули глаза в прорезях маски, скрипнула кожа его перчаток.

– Я понял, где тварь, – сказал он.

Поп вскинул бровь. Анархист довольно заурчал, поправляя ранец.

– Увечный дом, – сказал Солдат. – Дом призрения для ветеранов. Она там. Место знаю. Полчаса отсюда.

Поп лишь вздохнул. Хмель отступал, а на его место приходили промозглый ветер, редкие капли дождя, запах гари и страх. Как, впрочем, и всегда.

– Дохлика здесь бросаем? – спросил Анархист.

Солдат утвердительно кивнул:

– Да, по нему она нас приметит на подходе. Пусть отдохнет тут.

Снова улицы, серое на сером. Пыль в лицо и вороньи крики высоко над изломанными крышами. Закопченные красные растяжки между стенами проулков. Чернолицые старухи и дети, пропадающие навсегда во мраке колодцев.

– Этот город – идеальная кормушка, – пробурчал Анархист. – Человек исчезнет – никто искать не станет. Будто даже дома жрут людей.

– Город – обеденный стол самого диавола, – пробурчал Поп. – Пир, каких цари вавилонские не видывали.

Солдат молчал. Он словно не слышал товарищей и вышагивал вперед, прямой, как штык-нож. Как тень статного и справного человека, которым когда-то был.

Они свернули во дворы и ныряли из подворотни в подворотню, и вскоре колодцы, слившиеся в одно темное, заваленное мусором, гильзами и шелухой семечек ущелье, выпустили их в утробу шелестящей невидимыми ветвями аллеи. В конце ее горел фонарь, бросая оранжевые блики на стену дома, вспучившуюся пузырями штукатурки. В проплешинах багровели кирпичи.

– Мы на месте, – сказал Солдат. – Увечный дом впереди.

– Как действуем? – спросил Анархист.

– У меня есть план, – ответила жестяная маска. – Там содержится мой сослуживец. Его потребуем предоставить. Не имеют права отказать. Не положено.

– Вставай, сука, Колчак пришел! – Тяжелая лапища Анархиста хлопнула по столешнице, и вслед за этим звуком заплясали тени в приемном покое, а уснувшая за столом изможденная санитарка подскочила, недоуменно вращая глазами.

– Ты кто? По какому праву… – залопотала она, но тут же умолкла, увидев протянутое Солдатом удостоверение.

Она подняла глаза и замерла перед жестяной маской как завороженная. Поп знал, что она смотрит в прорези для глаз. Знал, что видит санитарка. Что за прорезями блестит влажный кафель прозекторской. Поп не любил глаза Солдата. В них еще никто не смог найти ничего хорошего.

– Прочитала? – раздался голос, похожий на змеиное шипение.

Санитарка угодливо кивнула и сглотнула. Ее щеки дрожали.

– Не слышу.

– Прочитала.

– Нам нужен ваш подопечный. Товарищ Липатов. Павел Сергеевич.

– Но не положено по распорядку… – Голос санитарки звучал сдавленно, будто на ее шее сомкнулись стальные пальцы. В перчатке из скрипучей кожи, разумеется.

– А содержать контрреволюционных элементов у вас положено по распорядку? – Солдат повернул голову, изучая испуганное лицо девушки с гадливым интересом. – Может статься, что тогда положено допрашивать и медперсонал. Я могу. Прямо здесь. Сначала тебя подержит мой матрос, – он кивнул на Анархиста, и тот широко ощерился. – А я допрошу. Потом мы поменяемся. А потом и батюшка допросит и отходную прочитает. Идет?

Санитарка вытянулась по струнке. Лицо ее дрожало. По щеке пробежала слеза. Поп знал, какие картины она видит в глазах Солдата теперь.

– Липатов. Павел Сергеевич.

– Минуту! – И девушка стрелой вылетела из покоя.