— Спасибо, - бормочу я.

После ее ухода тишина опрокидывается на меня, словно чернильная клякса: глушит, нервирует и заставляет ворочаться в постели. Приходится включить телевизор и наугад перебирать каналы, пока на одном из них не появляются кадры старой советской комедии. Смеяться мне не хочется, но это вполне сойдет за маленький крючок: я не свихнулась, я помню многие вещи.

Кроме целого года.

Я осторожно спускаю ноги на пол, окунаю ступни в теплые пушистые тапочки, кутаюсь в одеяло и потихоньку бреду к окну, шаркая, как настоящая старушка. На улице серый угрюмый день, и разлапистые редкие хлопья снега лениво кружатся в воздухе. Что я делала прошлой зимой? О чем мечтала и какие строила планы?

Стук в дверь резко выдергивает меня из попыток наскрести хоть что-нибудь.

— Пришел ваш отец, - говорит медсестра и уступает дорогу тому мужчине, с которым Кирилл едва не устроил драку.

Морозов, так, кажется, его фамилия.

И он – мой отец.

Вчера, едва доктор вышел из комнаты, он бросился ко мне и умолял переехать к нему. Говорил, что мы давно это планировали и что комната для меня готова. Тогда я была слишком в шоке, чтобы анализировать его слова, но сейчас, в эти секунды, пока он ждет, что медсестра оставит нас наедине, я ловлю себя на мысли: разве стала бы счастливая в браке женщина планировать свой переезд к отцу?

— Катя, слава богу, - он в два счета оказывается рядом и буквально душит меня в крепких объятиях. Обхватывает руками за щеки и по-отечески расцеловывает, улыбается так, что мои губы сами собой растягиваются в ответную улыбку. – Как ты? Что-то болит?

Он не дает ответить: начинает ощупывать мои плечи, руки, немного отстраняется и снова смотрит с ног до головы. Я не знаю этого человека, но откуда-то в голове зудит мысль, что он и близко не врач, чтобы судить о моем состоянии вот так, «на глаз».

Мне приятна эта забота.

Не так, если бы он был просто чужим человеком, который вдруг решил разыграть заботливого родителя. Наверное, даже если я совсем ничего о нем не помню за весь тот год, который моя память заперла под замком, он успел стать для меня близким человеком.

— Я в порядке, - немного скупо на эмоции отвечаю я и осторожно, чтобы не обидеть, выскальзываю из его объятий. – Простите, но я правда совсем вас не помню. И мне пока сложно… сделать что-то в ответ.

Его запал немного меркнет, но лишь на несколько секунд. Потом он снова протягивает руки, поправляет одеяло на моих плечах и отходит, разглядывая палату с видом специального инспектора. Замечает на столе бутылку с минеральной водой и наливает себе полный стакан.

Кирилл пьет только минеральную воду.

Я вспоминаю наш поход в ресторан пару дней назад, его странные слова и лицо без эмоций, и почему-то тот стакан с минералкой в его длинных красивых пальцах, хоть вообще не помню, что лежало на моей тарелке. Мясо, кажется?

Осознание, что это было не «пару дней назад», а гораздо раньше, вызывает неприятную паническую дрожь. Хорошо, что в этот момент Морозов занят обходом палаты и не замечает моей минутной слабости.

— Я побеседовал с врачом, - говорит он, останавливаясь в паре шагов от меня. – Эта милая женщина считает, что будет лучше, если ты проведешь время восстановления в кругу семьи. А я уверен, что это будет и безопаснее для твоей жизни.

— Разве мне что-то угрожало? – Паника, которую я с таким трудом прогнала, оглядывается и принюхивается, чуя наживу.

Морозов поджимает губы и собирает пальцы в кулаки. Он явно очень старается держать себя в руках.

— Тебе угрожало быть рядом с этим чудовищем. Ты не помнишь этого, но прошу, - он пододвигается, снова берет за плечи и сжимает так крепко, словно это должно быть аргументом в пользу его слов, - поверь мне. Ты моя дочь, и я…