– Так что ходим, ищем форму. Там очень строго! Только синий пиджак и только синяя юбка. А еще надо до первого числа гимн школы выучить…
– До «Проспекта Мира» далеко возить. – Бабушка гладит Полину по голове.
– Нашему папе на работу в ту сторону, он на машине. А днем я буду ездить, забирать.
– Ну, тогда, конечно, хорошо, – кивает бабушка и прижимает Полину к своему боку: – Вы нас не забывайте, звоните, заходите. Уже не уроки спросить, так просто.
– Обязательно, – Ленкина мама тоже тянет к себе Ленку: – Вы извините, нам надо форму найти.
– А мы за тетрадками идем и за пластилином. У нас Полина лепит очень хорошо.
– Вот видите, – почему-то кивает мама Песочниковой – Леночка, давай прощайся.
– Ну, пока, – говорит Ленка, а потом щелкает бусиной по зубам. Уже не оранжевой – белой.
Полина кивает и смотрит себе под ноги. Там обычный асфальт, совсем старый. На нем много трещин.
Дурак
Никто не знает точно, как зовут дворника, метущего дорожку у стадиона. Полина три раза переспрашивала. Похоже на Али-Бабу, но немножко не так. Поэтому Полина ему просто говорит «здравствуйте», никак его не называет. А про себя все-таки зовет Али-Бабой.
С девятого этажа Али-Баба кажется маленьким – как на сцене, если смотреть с театрального балкона. Полина сейчас смотрит с балкона, но с обыкновенного. Тут ни капли не похоже на театр. Но если подойти к перилам и заглянуть вниз, то Али-Баба – будто актер, который сметает мусор, потому что у него роль такая. Но он метет не просто листья и лепестки вчерашнего Стаськиного букета, а конфетти. Ведь в спектаклях даже мусор должен быть нарядным.
И если дворник – это актер, который играет роль дворника, то качели и горка тоже бутафорские. И клумба бутафорская. И скамейки у футбольного поля. А здание школы – вообще декорация. И все вокруг – как перед началом спектакля. В школьном дворе полицейские ходят, готовятся к праздничной линейке.
Сегодня первое сентября, День знаний. Мама его обозвала «праздником со слезами на глазах», и Стаська гулко хмыкнул. Ему очень больно смеяться из-за разбитой губы. Поэтому он щекой дернул, чтобы было понятно: Стас заценил мамину шутку, и вообще все «нормуль», и не болит у него ничего, и нет никакого сотрясения. Мама посмотрела на Стаськины губы, сказала «ну да, конечно», а потом схватила сигареты и побежала курить на лестницу.
А Полина ушла на балкон, смотреть, как Али-Баба заметает мусор и эти самые, следы преступления, хотя Стаська сказал, что никаких следов не было. Ей страшно оставаться сейчас со Стаськой наедине. Из-за этих синяков он на себя не похож. Как будто он Полине не брат и вообще чужой человек, вроде дворника. И непонятно, о чем с ним разговаривать.
Это Стас вчера так ночью ходил за цветами. Ночью, потому что он провожал Дашу.
Стас не любит, когда про него такое рассказывают, но, вообще, Даша – это его девушка. Они уже давно за лошадями вместе ухаживали, а теперь Стас ухаживает еще и за Дашей. Мама все время повторяет сердитым голосом, что Даша на втором курсе, а Стас еще школу не закончил. Но ведь Даша совсем не старая. Наоборот, она выглядит младше, чем девчонки из Стаськиного класса.
В общем, Стас Дашу вчера провожал, а потом возвращался со школьным букетом. И его во дворе ограбили. Сильно ударили в лицо. Забрали мобильник и рюкзак. Цветы сломали.
Полина никак уснуть не могла, переживала, что Песочникова больше в их классе не учится. Она в коридор выскочила, когда мама закричала. Стас стоял с букетом сломанным, прижимал его к себе, будто боялся, что букету еще хуже станет, и говорил: