На сапогах уже грязь высохла и начала отваливаться, как чешуя у дракона. А папа все разговаривает. Мимо проходит кто-то с подносом, задевает Полинин стул. Самый большой зеленый шарик касается макушки, гладит ее, чтобы Полина не злилась. Этот шарик почти прыгает, а остальные три, наверное, стесняются.

– Они будут плакатами размахивать, а собаки как гибли, так и… Думаешь, от того, что мы эту бумажку подписали, что-нибудь изменится? – возмущается Стас.

– Естественно, – отвечает папа. – Есть же утверждение: «Хочешь изменить мир – начни с себя». Вот вы сегодня приехали – вы себя уже изменили.

– Если менять мир, то только к лучшему, – говорит Даша.

– Это как получится, – отвечает папа. – Перемены – явление постепенное. Как дети. Ребенок же за ночь на полметра не вытягивается? Если не фиксироваться, не сравнивать каждый день, то смотришь однажды и замечаешь. Хоп! Уже полметра выросло.

– Как я за лето на даче выросла, да? – торопится сказать Полина. Ну наконец-то они о нормальном заговорили. – Пап, меня дед Толя на двери отмечал, ножиком. Он порез в ней делал, а баб Тоня надписывала. А там знаешь какие порезы есть? И Стаськины, и Нелькины. И даже маленькой мамы. И Стаськиной мамы тоже.

– Это дверной косяк, – папа кивает, а потом опять про скучное говорит: – Вот надо, как Полинка сейчас сказала, ставить отметки на косяке. Смотреть по конкретному параметру, насколько мир изменился.

– На сколько в нем добра больше стало? – спрашивает Полина. Пусть папа ее снова впустит в этот взрослый разговор – как в игру примет.

– Добра. Или ответственности. Или равнодушия. Тьфу, забыл, как «равнодушие наоборот» будет.

– Это называется «антоним»! – подсказывает Полина.

– Забота? – Стас хмурится так, словно у него опять губа болит. Полина уже поняла: Стаська тоже недоволен, что они пришли, а ни одной собаки им спасти не дали. Собаки даже не в курсе, что столько людей пришло их защитить.

– Жалость? – говорит Даша.

– Скорее, соучастие. Но оно хорошо в разумных дозах… – продолжает папа.

Полина поворачивается к связке шаров. Может, эти четыре шарика, на самом деле, как головы одного животного? Дракона какого-нибудь? Полина ведь уже придумала такого зверя, в сказке про зайцев.

Морквоедка! Или морковкоедка? Оказывается, она зеленого цвета (как ботва!), и у нее четыре головы. И она явно умеет летать. Полина тянет на себя атласные ленточки. Гладит морквоедку по всем четырем головам. Жалко, что на шариках нет надписей, а то очень сложно понять, где тут лицо, а где затылок. Вдруг начнешь гладить и случайно попадешь пальцем в глаз? Или в зубы.

– Пап, дай ручку.

– Ребенок Полина, подожди секунду, – папа машет ладонью так, словно Полина ему не дочь, а моль какая-нибудь. Он смотрит на Стаську: – Вот вы, народ, как думаете, что главное в жизни?

– Сделать то, что считаешь нужным, – быстро говорит Стас.

– Любить. Полина, возьми мою ручку… – Даша тащит из сумки толстую тетрадь на витой пружине и ручку с хеллоуиновскими тыквами.

Полина рисует на ближайшем шарике глаза, а потом зубастую улыбку. Морковкоедка – добрая. Зубы ей нужны, чтобы морковь грызть и зайцев защищать.

– Главное в жизни, когда ты можешь все проблемы послать лесом, – говорит папа за ее спиной. – Тебе кажется, что все, тебя сожрали, тебя нет, но вот встаешь и идешь пахать. И неважно, что у тебя депрессия-шмапрессия. – (Тут Полина фыркает, она любит, когда папа коверкает слова.) – Вот знаете, что у меня в жизни было самым трудным?

– Знаю! – Полина ненадолго отворачивается от своей сказки: – Трупы в морге резать, когда ты в институте учился! Они страшные.