– Это как же? – спросил фотограф.

– Уж это мы знаем как! – засмеялся я, подмигивая Орлову.

Орлов хотя и с сомнением, но клюнул молча на мою удочку.

– Уж мы-то с Орловым проберёмся, – сказал я, решивши, что пора уж подсекать мою рыбину и усаживать получше на крючок.

– Ага, – сказал Орлов.

– Дело в том, – продолжал я, – что Багровое озеро связано с другим озером – Сиверским. От Сиверского ведёт к нему узкая протока. По этой протоке и можно добраться до Багрового на лодке.

– Разве до тебя эта идея никому в голову не приходила?

– Приходила, – усмехнулся я. – Но на обычной лодке по протоке не проплыть. Слишком узка, заросла травой и болотом. Многие пытались, да поворачивали. А мы с Орловым можем пройти, во всяком случае попробуем.

– Как?!

– Очень просто. У нас есть «Одуванчик» – самая лёгкая лодка в мире. На ней, только на ней можно пройти протоку.

Наконец-то Орлов понял, в какую ловушку я его заманил.

Как огромный и мудрый брадоусый голавль, смотрел он на меня. Он сидел на крючке у старого, опытного рыбака и знал, что рыбак этот вот-вот вытащит его на берег.

Последний шанс остался у голавля – ударить хвостом, разорвать леску. И он напрягся, собираясь сделать это немедленно.

Но и старый рыбак был не лыком шит. Он понял, что голавль сорвётся, если не уложить его поскорей в подсачок. И я ловко подвёл подсачок под чудесную бородатую рыбу, окутал сетью лобастую голову и выволок на берег.

– Кстати, – сказал я, – по дороге на Багровое озеро много деревень, в которых много керосиновых ламп. И даже есть одна деревня, которая так и называется – Керосиновка.

Оказавшись на берегу, голавль мой растерялся. Он выпучивал глаза, разевал рот, хлопал хвостом по траве, глупо надеясь, что рыбак отпустит его обратно в реку. Сообразив, что этого не случится, он онемел и только раздувал жабры.

Фотограф-профессионал никакого такого голавля не заметил.

– А сколько человек влезает в «Одуванчик»? – спросил он.

Я стал рассказывать про лодку, а голавль мой драгоценный как будто успокоился, жабры безумно не раздувал, только глаз его налился кровью.

– Да, – вздохнул фотограф, выслушав меня с печальным восхищением. – Вот это путешествие!

– Это тебе не магнитофоны слушать, – сказал я, чтоб повеселить голавлишку, чтоб ему было поуютней на берегу. – Это плаванье для людей граммофонных, для подлинных ценителей керосиновых ламп.

– А когда вы отплываете?

– Пожалуй, через недельку, – ответил я, оборачиваясь к своему голавлю-напарнику. Тот зашевелился, замычал, но ни слова не сказал голавлишко, только пучил глаза из травы.

– Может, меня возьмёте? – робко попросил Глазков.

– Ну уж нет, – засмеялся я, – лодка не выдержит троих. Да и зачем нам люди с магнитофонной нервной системой? Верно, Орлов?

– Да что ты привязался к этому магнитофону? – примирительно сказал фотограф. – Ладно, пускай граммофон лучше, я согласен. И душа у меня не такая уж магнитофонная.

– А какая же? – смеялся я.

– Может, патефонная, кто её разберёт.

– Ты слышишь? – хлопнул я по плечу голавля. – Слышишь, как он заговорил?

– Слышу, – глухо ответил Орлов, – но только не слишком ли ты торопишься?

– Надо спешить, – ответил я, – позже на озеро не пробраться. Протока так зарастёт травой, что её не найти.

– Ну что ж, – сказал Орлов, – плыви когда хочешь, а на меня не рассчитывай.

– Как то есть?

– Я не плыву, остаюсь в Москве.

Серая муть объявилась в моих глазах, и за этой мутью я увидел, как голавль, которого я с таким трудом вытащил на берег, вдруг встал на ноги и на своих двоих пошёл обратно в реку.

– Стой! – крикнул я. – Стой! Останься на берегу!