В обычного человека всем сердцем не влюбишься — крайне редко он стоит на пороге смерти, чтобы за него отчаянно бояться, практически никогда не завоевывает страны и континенты, чтобы им восхищаться, и совсем никогда не владеет древней темной магией, чтобы сладко дрожать в его присутствии.

Тогда откуда у меня именно сейчас возникло вот это пронзительное ощущение, словно я сейчас протяну руку — и герой сойдет со страниц книги?
Именно ко мне.
Зная мои самые потаенные мысли и мечты и готовый их исполнить?

Я узнала это чувство, я слишком часто его переживала!
Порой даже завидовала подругам, которые не так глубоко погружались в выдуманные миры, потому что это ощущение сродни боли — яркое, острое, проникающее в самую глубину сердца и застревающее там огненной занозой.
Когда кажется, что сейчас прорвется ткань реальности, и воображаемое станет вещественным.
Сбудется.

Так всегда выглядела моя любовь к выдуманным мужчинам.
Егор же — настоящий. Живой мужчина, как все. Он наверняка не опускает стульчак унитаза, нюхает носки, перед тем как их надеть, воняет перегаром наутро после пьянки — и не факт, что в курсе, где находится клитор.

Интересно, Ретт Батлер знал, где клитор?
Жоффрей де Пейрак точно знал, мы это как-то на лекции по зарубежке обсуждали. Во французском тексте, рассказала нам преподавательница, многие вещи названы куда более откровенно, чем в переводе.

Я опустила глаза в свой коктейль, пытаясь справиться с дыханием.
Ну я молодец, конечно.
Влюбиться за каких-то полчаса в настоящего мужчину так же сильно, как в книжного.
Но выбрать того, кто гораздо менее доступен, чем любой книжный.

7. Глава шестая, в которой героиня ничего не понимает, а герой понимает слишком много

Я ошеломленно переваривала свои ощущения, стараясь не поднимать глаза на Егора и отчаянно путаясь — почему не поднимать? Чтобы не узнал? А если я хочу, чтобы узнал? А вдруг он узнает и скажет что-нибудь… такое?
Такое — какое?
Гадкое.
Может быть, лучше пусть скажет, меня тогда отпустит?
К счастью, пока никто из присутствующих не догадывался, как я попала.

— Как ты этот бар вообще нашел? — поинтересовалась у Егора Элка. — У него даже вывески нет!
— Смотрю, никому это не мешает, — кивнул он на забившую помещение толпу.

В былые времена в барах еще и курили. Я уже не застала в Питере те времена, но страшно представить, как это выглядело в подобных местах.

— Ты от всех вопросов будешь так же ловко увиливать? — Элка поставила локоть на столик и изящно оперлась подбородком на тыльную сторону руки, беззастенчиво строя глазки Егору. — Я прощу тебе это, только если ты признаешься, что секретный агент на задании.
— Если я признаюсь, я уже не буду секретным, — засмеялся он. — На самом деле я просто пошел прогуляться в одиночестве, как говорится «чтобы раскрыть душу и глаза» и увидеть настоящий Питер.

Я уставилась на него с изумлением, и — что скрывать! — уважением.
Наличие мозгов в этой привлекательной оболочке можно считать доказанным.
Срочно требуется спасение моего бедного сердечка, алярм!
— Что? — напрягся Егор. — Почему ты на меня так смотришь?

Надо же, а я думала, он только томные взгляды Элки замечает…

— Эта цитата, про пешком и душу с глазами, ты откуда ее взял?
— Мммм… — он почему-то бросил взгляд на Элку. — Еще можно признаться, что я секретный агент?
— Нет. Момент упущен, — жестоко отказала она.
— Тогда вынужден сказать, что эту фразу нам сегодня на экскурсии сказали. Мол, так и стоит познавать Питер. Своими ногами и в одиночестве.
— Это сказал художник Добужинский, — просветила я. — А цитируется эта фраза в лучшей книге об истории Мойки и окрестностей. И я теперь даже знаю, на какой экскурсии ты сегодня был.