Я хотела сказать: злоба. Но это было бы неправдой. Может, тупость? Хитрость? Холод? Да, пожалуй, холод, какая-то ледяная туманность, бессмысленность взгляда. Ничего живого, никакого собственного, личностного выражения. Пустота.

– Люди сделали его таким, – произнесла я растерянно, – вывели специальную породу, машину для убийства.

– Правильно. Где тут логика и здравый смысл? Ну, что молчишь? Тебе привет от Оськи Корявого. В такие машины для убийства он превращал людей. Выводил новую породу, дрессировал, и в результате этой дрессуры живой организм становился управляемым механизмом.

– Зачем?

– А просто так. Ни зачем. Вот он, ключ к пониманию зла. Тайна в том, что нет никакой тайны. Пустота. Ничто, претендующее стать всем. Но разумному, нормальному человеку трудно с этим смириться, вот он и ковыряется в бумажках, ищет объяснений, доказательств, логики, здравого смысла, прагматических целей. Ладно, ты, я вижу, совсем сникла, загрустила. Давай вернемся к письму Еремина. Десять лет Исаак Дон Левин тщательно, самоотверженно проверял подлинность документа. И в 1956-м решился опубликовать. В журнале «Лайф», в газете «Новое русское слово» разразилась отчаянная полемика.

Одно только чтение этой полемики заняло сутки. Писали старые эмигранты, молодые советологи, специалисты по пишущим машинкам, архивисты, историки, бывшие меньшевики и жандармские офицеры, законспирированные советские агенты и агенты-перебежчики. Ковырялись в каждой фразе, в каждом слове.

«Полковник должен обращаться к ротмистру “ваше благородие”, а не “милостивый государь”!»

«Да!»

«Нет!»

«Ни в коем случае!»

«Так и только так!»

«Нет, не так, совсем по-другому!»

«Существовало Енисейское охранное отделение в 1913 году, или это называлось “Енисейский розыскной пункт”?»

«Конечно, существовало!»

«Нет, не существовало! Я точно помню!»

«Ничего вы не помните!»

«Гриф “совершенно секретно, лично” не предполагает наличие исходящего номера».

«Еще как предполагает!»

«Нет! Никакого номера быть не может!»

«Обязательно должен стоять номер!»

Обсуждали закорючку в подписи Еремина. Ради этой закорючки Дон Левин специально съездил в Париж, где жил старый жандармский генерал Спиридович. Он считался специалистом по большевикам, он даже книжку написал под названием «История большевизма в России от возникновения до захвата власти». Увидев документ, старый генерал прослезился, вытащил большой серебряный кубок, который подарили ему сослуживцы-жандармы. На кубке, в числе прочих, была выгравирована подпись Еремина. Она вроде бы совпадала с закорючкой на документе. Дон Левин сердечно поблагодарил генерала и помог ему сделать американскую визу.

Полемика долго не затихала, набирала обороты. Профессор Головачев тоже не остался в стороне, заявил, что документ, безусловно, подлинный, он, Головачев, купил его за 15 тысяч у Руссиянова, самолично провел тщательную экспертизу. Как юрист и честный человек, он не стал бы торговать фальшивкой. Он пообещал в ближайшее время представить неопровержимые доказательства подлинности. Но так никогда и не представил.

Подкомитет сената США по внутренней безопасности посвятил несколько сессий рассмотрению вопроса об участии советской разведки в дискредитации «письма Еремина».

Но дело было, конечно, не только в письме. Вместе с ним «Лайф» поместил статью Александра Орлова, бывшего резидента советской разведки в Испании. «Сенсационная подоплека осуждения Сталина». Публикация сопровождалась комментарием редакции: «Экс-генерал НКВД наконец-то может раскрыть потрясающие факты, заставившие красных отречься от своего прежнего идола».