– Понимаешь, Серега, вот такой я человек, невезучий. В любой тарелке мне почему-то больше всех достается жесткого лаврового листа и жгучего перца…

– Даже в пирожных? – заинтересовался Алешка.

Дядя Каша только вздохнул:

– В пирожных и мороженых мне попадаются пуговицы. А однажды я ел хот-дог и сломал об десятицентовую монету свой любимый зуб.

– Какой? – подскочил Алешка.

– Вот, – дядя Каша показал свой золотой зуб.

Алешка явно позавидовал:

– Красивый. – И мне показалось, что он готов прямо сейчас помчаться за хот-догом, чтобы обзавестись таким же красивым золотым зубом. А если повезет, то и двумя сразу.

А дядя Каша вздыхал все горше.

– В прежнее время, когда я еще стоял в очередях, мне доставалась самая длинная очередь. А товар кончался прямо передо мной. Или начинался обеденный перерыв.

– Зато когда начался передел собственности, – усмехнулся папа, – ты без всякой очереди успел.

– Да, тут-то мне наконец повезло. – Дядя Каша самодовольно ухмыльнулся. – Теперь я в очередях не стою и лавровый лист не жую.

– Теперь ты своих подчиненных жуешь, – поддел его папа.

– Каждому свое, – засмеялся Аркаша. – Один жует, другого жуют. И выплевывают.

И вот теперь этого Аркашу самого «зажевали». Или, как выразилась мама, наехали.

Глава II

Аркаша, Мариша и Маргоша

Мы допоздна ждали папу. И переживали за Аркашу, хотя он и «жует» своих сотрудников. Но он, в общем-то, добрый и отзывчивый человек. Просто в его бизнесе свои законы, и он должен им подчиняться. У папы в его работе тоже ведь свои законы. И папа должен в любое время быть готовым помогать людям, попавшим в беду. И не важно – близкие они ему или совсем чужие. И кстати, хоть Аркаша и «жует» своих подчиненных, но никто из них от него не уходит, не ищет себе другого начальника. Это ведь неспроста, правильно?

В общем, ожидая папу, мы разговаривали только об этом нашем Аркаше. Тем более что не так давно он был у нас в гостях. Они с папой пили коньяк и вспоминали свое детство. И немного – свою юность. До той поры, когда их жизненные пути разошлись. А мы все слушали их воспоминания. Потом Аркаша порасспросил папу о его работе и вздохнул:

– Опасная у тебя служба, Серж.

– У тебя работа опаснее, – усмехнулся папа.

– С чего ты взял? – удивился Аркаша.

– Ну… Ты вот с охраной ездишь. А я – нет. Я сам себе охрана.

Мама стала внимательно прислушиваться к их разговору.

– Надо тебе работу менять, – настаивал Аркаша. – Возглавить, например, юридическую службу солидной фирмы. Лет десять назад…

– Эх, Аркаша, – с улыбкой перебил его папа, – как изменилась жизнь. Лет десять назад я бы тебя задержал, арестовал и посадил.

– За что, Серж? – смущенно посмеялся Аркаша, поправляя прыгающие на носу очки.

– За спекуляцию.

– Это не спекуляция, Серж, а коммерция. Свобода торговли.

А папа все его подначивал.

– Мать, – сказал он нашей маме, – он, знаешь, как торгует? Он во Франции скупает целые партии колготок по одному евро за пару, а продает их здесь по сотне. Коммерсант!

– А какие колготки? – заинтересовалась мама этой коммерцией.

– Отставить! – сказал папа. – Никаких колготок. Взяточница!

Аркаша подмигнул маме, поправил очки и поспешил переменить тему разговора. Он обежал глазами нашу большую комнату и вздохнул с сочувствием:

– Скучновато, Серж, живете. Квартирка у вас не «ах».

– У него и зарплата не «ах», – наябедничала мама. – И дача тоже.

– Зато детишки «аховые», – опять встрял Алешка. – Оба как на подбор.

– Отличники? – спросил Аркаша.

– Не каждый день, – уклонился Алешка.

– Иногда, – уточнила мама. – Раз в году. По физкультуре.