*Жетон-смертник - это значок с ФИО у солдат. Они эту штучку так называют, потому что иногда погибшего в бою только так можно опознать. (Возникли вопросы в комментариях, поэтому помещаю сюда)

2. 2

- Эй, Фомина, – Зоя Ивановна трогает меня за руку, пока пациентов грузят в лифт. – Ты чего? Поплохело? Может, валерьяночки или коньячку за первый день? Тут без этого никак.

- Что? – вздрагиваю, снова возвращаясь в коридор госпиталя. – Нет. Я…

- Ты будто привидение увидела.

- Третий раненый – мой брат.

- Что?!

    Начальница разворачивает меня к себе лицом и смотрит в глаза. Ищет признаки аффекта.

- Мы давно не виделись.

- Так беги к нему! Палыч пропустит.

    Внутри бьёт импульс, и я срываюсь на бег. Лифт только захлопнул двери, но ничего, и пешком домчу по ступеням. Уже на четвёртом этаже меня догоняет Лиза.

- Яна, стой! Подожди! – подруга хватает меня за руку, когда я уже подбегаю к дверям смотровой, куда вкатили каталки.

- Что? – расфокусировано смотрю на подругу. Мне надо туда!

- Брат? У тебя разве…

- Сводный.

- Сводный? – красивые брови Копыловой взлетают вверх. – Это тот, который…

- Да, это он.

    Выдёргиваю руку и иду внутрь. Конечно, я ей рассказывала про Алексея. Не сразу и не всё, но рассказывала. Потому что именно Лиза вытащила меня из той беспросветной ямы, в которой я тонула, когда Шевцов ушёл в армию. Когда загибалась по ночам, рыдая в подушку в общаге. Когда почти перестала есть, потому что мама сказала, что Алексей подписал контракт на три года в миротворческие миссии, и даже Виктор не смог уговорить его вернуться. Если бы не Лиза тогда, я бы не вытянула учёбу даже до первой сессии.

    В большой и ослепительно белой смотровой над раненым орудуют две медсестры и врач.

- Шевцов Алексей Викторович. Гвардии сержант. Контузия головы, осколочные ранения левого глаза.

    Медсестра зачитывает врачу данные сопроводительной карты, а мне каждое слово бьет набатом.

- Фомина, хотите присоединиться? С каких это пор психиатры у нас интересуются первичкой?

    За маской нетрудно угадать ухмылку врача. Это то, о чём предупреждала Зоя Ивановна.

- Это мой брат, – повторяю в который раз и подхожу ближе.

- Маску надень, – медсестра толкает меня локтем, кивая подбородком в сторону коробки с одноразовыми масками.

    Я делаю как она говорит и снова подхожу. Он жив. Дышит. Без сознания или под наркозом.

   Медсёстры срезают нательное бельё, оголяя торс, подключают капельницы. На первый взгляд мне кажется, что вся его грудь испещрена ссадинами и кровоподтёками, но это оказываются узоры татуировок.

  Врач ощупывает голову, пытаясь оценить степень повреждений, проверяет реакцию зрачка незабинтованного глаза. Когда начинают срезать повязку с левого глаза, меня пробирает дрожь.

- Вон, – с абсолютным спокойствием говорит хирург, не отвлекаясь.

- Степан Павлович… - заламываю пальцы.

- Я сказал: пошла вон, – тем же тоном. – Копылова, сопроводи, а потом возвращайся. Тебе как офтальмологу будет полезно.

    Я не спорю и позволяю Лизе вывести меня. Она вытаскивает в коридор и толкает спиной к стене.

- Слышь, бестолковая, Палыч тебя теперь на пушечный выстрел не подпустит к твоему братцу! А ну возьми себя в руки. Родителям позвони пока.

    Бестолковая… В памяти током бьёт обидное прозвище, которое мне дал Алексей. Бестолочь. Она самая.

    Ведь и правда нужно позвонить Виктору.

    Я набираю номер отчима, сжимая холодными руками телефон. Он отвечает после третьего звонка.

- Привет, малявка. Неужели вспомнила обо мне? – слышу улыбку в его голосе.

- Дядь Вить… - голос не слушается.