Спустя полчаса после того, как горничная сообщила ей радостную новость, Нариана стояла перед Мастером Игры, который вчера управлял залом.

— Кого она выбрала? — едва скрывая нетерпение спросила она.

— Хорька.

— Хорька? — Нариана в недоумении приподняла бровь. — Это ещё кто такой?

Ариана продержалась до обеда. Она пыталась читать, заниматься с мечом и даже просто швыряться снарядами в мишень для магических атак — убеждая себя в том, что такая тренировка тоже ей нужна.

Увы, но сколько бы не прошло часов, мысли её то и дело возвращались к выигранному вчера рабу.

За полчаса до обеда Ариана приказала слуге привести ей раба по имени Сэйд.

Слуга вернулся с едой, но без раба.

— Как это понимать? — пальцы Арианы задрожали, отыскивая брошенную вчера на пол плеть.

— Простите, госпожа. Мало кому из рабов оставляют имена. Я назвал смотрителю гарема то имя, которое вы сказали мне. Он ответил, что такого раба у него нет.

4. 4

Сэйд успел вздремнуть пару часов — ровно столько оставалось до «рассвета», когда он добрался до гарема.

Потом, с первыми огнями, его, как и всех других постельных, выгнали во двор на проверку.

Рабы, независимо от их специальности, делились на три касты — элитные, обычные и неугодные. В одну или другую касту раб попадал не по рождению, она не зависела даже от его навыков, хотя изначально рождённые рабами и обученные для услужения знатных господ и имели преимущества.

Тем не менее, и они, если не привлекали внимания кого-либо из господ в первые год-два взрослой жизни — отправлялись в бараки для неугодных.

Сэйд был неугодным с самого начала, с тех пор, как надсмотрщик, занимавшийся закупкой рабов, прочитал его документы.

За те два месяца, что новый раб провёл в стенах твердыни Белого Пламени, степень его «неугодности» неуклонно росла.

Вчера, когда его приметил кто-то из аристократок, в гареме начали поговаривать, что он, возможно, следующей ночью будет ночевать уже в комнатах для элитных. Другие отвечали болтунам, что ублажить госпожу один раз — ещё не значит стать её любимцем.

Споры прекратились после того, как во время осмотра, надзиратель подошёл к Сэйду и приказал скинуть набедренную повязку.

Рабы и рабыни, линиями выстроенные во дворе, увидели непростительно опавший член. Без кольца.

По рядам пролетел шепоток.

Надсмотрщик несильно ткнул рукоятью плети под подбородок рабу.

— Опять? — устало спросил он.

Сэйд не хотел оправдываться, потому что знал, что это бесполезно. Для раба сказать, что виноват свободный, означало увеличить наказание вдвое.

— Я задал вопрос! — плеть сильнее ткнулась Сэйду под кадык. И тот принял единственное возможное решение — рухнул на колени, склонил голову до земли и громко произнёс:

— Простите, мой господин, я виноват!

У надсмотрщика не было особого настроения выяснять — в чём.

— Слышал, вчера твоё наказание не довели до конца. Получишь его — сегодня в полдень. До тех пор подождёшь на позорном столбе.

Сэйд сжал кулаки. Он не боялся боли, хоть та боль, которую ему обещали, и разрывала тело на части. Но Сэйд ненавидел наказания, подобные этому, ненавидел, когда его беспомощность и слабость выставляли напоказ.

Надсмотрщик, которого звали Хьером и который выполнял свою службу уже не первый год, прекрасно видел это в его глазах.

— Да, господин, — глухо ответил Сэйд, опустив голову ещё ниже. Спорить было бесполезно — и он это знал.

Хьер подал знак двоим подручным и те, взяв раба под локти, потащили его к установленным в центре площади столбам.

Когда дело было сделано и руки обнажённого раба привязаны высоко над головой, надсмотрщик подошёл к нему и произнёс: