Ветер завывал, пряча в себе иные звуки мира. Арлингу казалось, что он слышит скрежет кошек-трезубцев по камням, крадущиеся движения, осторожное касание и шорох ткани по камню, но ему постоянно что-то мерещилось. Например, то, что по щекам Хамны катились слезы. Ятопайры не умели плакать с рождения. Кучеяры болтали, что им вырезали слезные железы. Совершенно непрактично со всех точек зрения, но народ в Сикелии любил страшилки, впрочем, как и все люди мира.

– Когда наступает Алхас-Кешид, зло и насилие правят миром, – вдруг снова заговорила Хамна. – Дурные времена, разруха, упадок. Люди живут не дольше пятидесяти лет, слабеют их мужество, ум и сила. Нами правят злоба, жадность, честолюбие, мы лжем, забываем богов, долги и совесть. Правители не в силах защитить свой народ, страна идет войной на страну, всякая болезнь поднимает голову, голод, нищета и разруха повсюду.

В другом месте и в другое время Арлинг бы, наверное, с интересом послушал про зло и насилие от наемницы, которая резала людям глотки, не задерживая дыхания.

– И не спастись? – спросил он только для того, чтобы заглушить бормотание Нехебкая, который, кажется, просыпался. Закономерно, как всегда: Магда возвращалась в сознание, приходил в себя Индиговый, каким-то образом спрятавшийся внутри Регарди.

– Нужно славить и воспевать богов, – произнесла Хамна, окинув Арлинга суровым взглядом. Он его почувствовал, будто ножом полоснули – неглубоко, но кожу разрезали.

– Я даже подумала, что они могли уйти из-за тебя. Ведь это не так, верно?

«Конечно, это не так, Хамна, – согласился про себя Арлинг, – я ведь убил всего лишь большого змея, который вскоре убьет меня». Вслух же сказал:

– Когда люди теряют одних богов, их место быстро занимают другие. Мне кажется, етобары поторопились.

Хамна промолчала, и какое-то время они слушали, как ворочалась Магда, да снаружи заунывно пел ветер.

– Что ты видишь? – наконец не выдержал Регарди. Он не произносил этих слов уже очень давно. Обычно то, что видели зрячие, его не интересовало.

– Я вижу конец мира, – сухо ответила Хамна.

Она хотела добавить что-то еще, но в следующую секунду мир перевернулся.

Грохот, раздавшийся у входа в пещеру, сначала оглушил Арлинга, а потом звук обрел плоть и, с легкостью подняв его с пола, отбросил в глубину каменной норы, пробудив боль в давно омертвевших ногах. К счастью, сознание угасло до того, как боль превратилась в агонию, и Регарди накрыло темной волной беспамятства.

«Иди со мной до последнего дня», – прошептал змей в его голове, выталкивая Арлинга из омута на поверхность.

В пещере воняло не только гниющей плотью его ног. Дым заполнял пространство до потолка, и в каком-то удаленном уголку его сознания всплыло название: «облачная вода». Соединяясь с воздухом, она давала много едкого дыма, который, впрочем, был неопасен. Шарики с такой водой обычно выплевывали из длинных трубок, а когда пленка лопалась, рождался звук, подобный тому, что слышал Арлинг… минуту назад? Или, может, снова канула вечность?

На привычном месте кашляла Магда, пока она была в безопасности. Едкий запах «облачной воды» мешал сосредоточиться, но, по крайней мере, его ноги снова потеряли чувствительность, к остальной же боли он привык. Взрыв, когда смесь соединилась с воздухом, отбросил его к стене, где Арлинг так и остался лежать кулем. Некстати вспомнились слова Даррена, когда он еще не был Маргаджаном: «Если я когда-нибудь не смогу подняться, значит, я умер». Тогда, в далекие годы их молодости, эта фраза казалась смешной.