Треск мощных мотоциклетных двигателей был сначала тихим, далеким, но все за столом насторожились. Треск приближался. Два больших трофейных мотоцикла вывернулись из-за угла дома и, подъехав на скорости к столу, резко остановились.

– Зверь, – успел сказать Вилипутик.

На первом мотоцикле сидел один, на другом – двое.

Наступила тишина. Мотоциклисты молча смотрели на сидящих за столом, а те старались не смотреть на мотоциклистов. Первый – Зверь, со светлыми вьющимися волосами и красивым лицом, в своей знаменитой кожанке. За ним – здоровый, рыжий, остриженный наголо – Кот; последний – маленький, чернявый, с темными мелкими глазками, его кличка Дохлый. Это они приходили в клуб.

– Ну что, пацаны, в картишки сыграем? – спросил наигранно лениво Зверь и слез с мотоцикла.

Двое пацанов вскочили с лавки, освобождая место. За Зверем оставили мотоцикл Дохлый и Кот и тоже сели на освобожденные сразу же места. Они сидели по обе стороны Витьки, а напротив – Зверь.

– Что, Витя, сыграем? – спросил Зверь тем же тоном, тасуя карты.

Витька молчал, уставившись взглядом в стол.

Из-за угла дома, откуда вывернулись мотоциклы, выходит Скрипкин. Он в низко надвинутой старой милицейской фуражке и в застегнутой под самое горло длинной и толстой темно-синей шинели. В руке у него маленький черный ученический портфель. Он идет неторопливо, а вернее – тяжело, и нетрудно рассмотреть его большое, немного одутловатое лицо, низкий лоб с тремя глубокими морщинами и маленькие глубокие глаза под лохматыми бровями. На лице – крупные капли пота.

– Скрипкин, – шепнул Вилипутик. Пацаны дернулись, но остались на месте.

Зверь спокойно продолжал тасовать карты. Скрипкин подошел к столу и из-за Витькиной спины протянул Зверю большую с толстыми пальцами ладонь.

– Давай, – сказал Скрипкин и пошевелил пальцами, – давай сюда.

Зверь еще немного потасовал, лениво и нагло глядя на Скрипкина, потом постучал ребром колоды по столу, складывая ее ровнее, и спокойно положил карты в нагрудный карман кожанки.

– Давай сюда, – жестче сказал Скрипкин.

– Мы не играли, – жалобно протянул из-за спины Вилипутик.

– Не играли и не надо, ладно, – примирительно сказал Скрипкин.

Он постоял некоторое время так, громко втягивая носом воздух и переминаясь с ноги на ногу.

– А место мне кто уступит? – спросил он. – Старшим надо место уступать… Не учили вас разве в школе?

Витька сгорбился еще сильнее, остальные пошевелились, но никто не поднялся.

– Да-а, – протянул Скрипкин и посмотрел сначала на рыжую голову Кота, потом на серую Витькину и остановился на черной лохматой голове Дохлого. – Подстригешься когда? – спросил Скрипкин и постучал пальцем по его голове.

Дохлый недовольно дернулся, но промолчал.

– Когда старшие спрашивают, надо отвечать, – продолжил Скрипкин, – и место им уступать! – Он схватил Дохлого за плечи и выдернул его из-за стола, как редиску из грядки.

Теперь, когда место освободилось, он, тяжело подняв одну ногу, перешагнул через скамейку, потом другую, поставил с глухим стуком портфель на стол и, вздохнув, сел, предварительно поддернув галифе.

– Стучат кирпичики? – с ухмылкой спросил Зверь, указывая на портфель глазами.

– Стучат, – согласился Скрипкин. – Стукнут они скоро, Зверев, тебя по башке. Ты парня, Карпухина, за что избил в клубе? Сапогами бил? У него ребро сломано…

– А ты видел? – спокойно спросил Зверь.

– Твое счастье, что не видел.

– Ну вот. Или заявление на меня есть?

– Заявления нет, – согласился устало Скрипкин. – А Валю Платонову из этого дома зачем ударил? Знаешь, что муж ее служит еще, некому заступиться?