– Это я виноват, – эхом повторяет мои мысли Джа’кейрус.

– Нужно было утопить тебя перед состязаниями, – отвечаю я.

Наше Древо плакало весь день и весь вечер, а в сумерках начало терять кору и мелкие ветки. Я никогда не видел, как погибает Древо, похоронившее свой род. наверное, если бы оно не болело, то смогло бы подождать, пока мы с Джа’кейрусом снова сможем шевелиться, начнём жить, найдем себе женщин и обзаведёмся малышнёй. Но наше Древо болело, вдобавок оно было очень привязано к Адитии и вместе с ней потеряло надежду на излечение.

– Я всё равно пойду искать лекарство, – сквозь зубы говорит Джа’кейрус.

Я не отвечаю. Я понятия не имею, что буду делать, а что будет делать он – мне всё равно.

К утру от Древа осталась только нижняя часть ствола, иссохшая, мёртвая. Всё остальное лежало на земле грудами щепок. А внутри у меня происходило что-то ужасное, что-то еще более ужасное, чем четыре дня назад, когда я держал на руках мёртвую Дар-Тэю с разорванным лицом.

В груди что-то оборвалось и теперь падало, бесконечно долго падало, сжимало горло, заставляло сердце колотиться, давило, дрожало. Я чувствовал, как сгибаются мои плечи, словно на них положили бревно, как самый обычный утренний ветер холодит чешую мертвенными, злыми прикосновениями. Я не мог говорить и не мог смотреть на мир вокруг себя, потому что…

Я теперь был в нём совсем один. Как будто скорлупа яйца разомкнулась надо мной, а снаружи не оказалось ничего моего. И пустой холод в груди – это не что-то новое, а лишь пустота на месте того, что было там прежде.

Этот холод – отсутствие любви, которой Древо согревало меня всю жизнь.

– Пойдешь со мной? – спрашивает Джа’кейрус.

Я долго смотрю в его красно-коричневые змейские глаза и убеждаю себя, что искать лекарство – единственная правильная вещь, которая нам остается. Но мне всё равно, правильно я буду поступать или нет, потому что внутри ничего не осталось, только чувство бесконечного падения и холода.

Я качаю головой. Джа’кейрус вздыхает и уходит собираться.

Я остаюсь один и сижу еще долго-долго перед ковром щепок – остатками моего Древа, покрывающими свежие насыпи с прахом со-родичей.

– Будет ли уместным предложить тебе кров под корнями моего Древа?

Я не слышал, как подошел Фэйтай. Вечно все ко мне подкрадываются.

Снова мотаю головой. Родовое Древо не заменить другим. Теперь я понимаю, почему осиротевшие древние уходят: судьба окунает их мордой в грязь так глубоко, что у них нет сил выбраться на поверхность, они только и могут, что нырнуть поглубже и узнать: не найдется ли чего-нибудь на дне?

Я заставляю себя подняться на ноги и удивляюсь, какие они слабые, как плохо меня держат. Но теперь я могу распрямить плечи, даже если мне по-прежнему кажется, что на них лежит бревно.

– Я не пойду с тобой к твоему Древу, Фэйтай, – называю его так, потому что не знаю его нового, взрослого имени. – Но я буду рад видеться с тобой, если сойдутся наши пути.

– Я буду рад видеться с тобой, – грустно соглашается он.

И я ухожу к пещерам под корнями, чтобы собрать вещи в дорогу. Навстречу мне выходит Джа’кейрус, и в кои-то веки на нём штаны, рубаха и даже куртка. За плечом – мешок с припасами и лук без тетивы, на поясе висит топорик, на груди – колчан.

– Повремени немного, – говорю ему, – подожди меня. Я не пойду с тобой по всем твоим дорогам, но, думаю, не будет вреда, если мы вместе дойдем до какого-нибудь изгиба тропы.