– Именно такой снял бы себе кубинский миллионер с хорошим вкусом, – добавил Кюссен.

– И очень недешевый, – проворчал адмирал. – Восемьдесят, мать их, франков в сутки.

Кюссен улыбнулся Фалько. Светская милая улыбка вообще не сходила с его лица, контрастируя с ужасающими рубцами.

– Подходит?

– Вполне. Но если в Париже мне придется бывать в людных местах, меня может узнать какой-нибудь республиканский агент.

Канарис нахмурился. Его явно что-то вдруг обеспокоило.

– Вы много где бывали в последнее время?

– Мало.

– Можно узнать, где именно?

– Нет.

– Ах вот как… Понятно.

– Я веду довольно замкнутый образ жизни, но от случайностей никто не застрахован.

– Ну, если что, будете действовать по обстоятельствам, – сказал Канарис после недолгого раздумья.

И перевел взгляд на адмирала, как бы возлагая ответственность на него.

– Он парень дошлый, – заметил тот не без яда. – Такого в море брось – жабры отрастут. И плавники.

Канарис покивал с таким убежденным видом, словно долго изучал Фалько и в словах адмирала не сомневается.

– У Кюссена уже подготовлен план, – сказал он.

– Разумеется. Через два дня мы встретимся как бы случайно в ресторане «Мишо», рядом с отелем… Я буду там обедать с Баярдом и Эдди Майо. В час дня там большой наплыв посетителей, и надо ждать, когда появится свободное место. Мы поздороваемся как давние знакомые, и я вас приглашу за свой столик. Ну, и с этой минуты игру вести вам, хотя я, конечно, буду рядом.

– Тебя что-то смущает? – спросил адмирал.

– Пока нет, – ответил Фалько.

Под седыми усами снова мелькнула сардоническая ухмылка. Адмирал пододвинул ему сифон:

– Прими-ка еще таблеточку аспирина, мой мальчик, она тебе понадобится… Потому что сейчас мы поведаем тебе вторую часть этой чудесной истории.

Стало жарко. Погасив свет, открыли одно окно и вчетвером постояли перед ним молча и неподвижно, наслаждаясь ночным бризом. За погруженным в сумрак песчаным полукругом простиралось темное пространство бухты, по которому ветер и луна плавно тасовали серебристые блики.

– Изысканный город, – сказал Канарис.

И он, и Кюссен с наслаждением попыхивали ароматными сигарами. Адмирал, чуждый красотам природы, обернулся к Фалько:

– Что-нибудь слышал о Всемирной выставке в Париже? – спросил он неожиданно.

– Кое-что слышал.

– Открывается в начале июня, и красные хотят, чтобы Республика была представлена достойно… Поручили создание павильона двоим своим архитекторам и собираются разместить там большое полотно, воспевающее борьбу благородного испанского народа с фашизмом и все такое.

Снова задернув шторы, зажгли свет и вернулись за стол.

– Картину заказали Пикассо.

Фалько поглядел на него удивленно и повернулся к Канарису. Тот безмятежно кивнул. Кюссен улыбался, словно кот перед тем, как сожрать мышь, адмирал же раздраженно грыз черенок трубки.

– Не знаю, какого… они все находят в Пикассо, – процедил он. – Но это мировая знаменитость.

Канарис продолжал разглядывать Фалько.

– Вполне заслуженно. А вам он нравится?

– Да как вам сказать… – Фалько скривил губы, показывая безразличие. – Это не для меня.

– Хорошо знакомы с его творчеством?

– Более или менее… Ну, впрочем, он, конечно, ни на кого не похож. Оригинальный художник.

Адмирал чуть не подскочил на стуле:

– Оригинальный?! Эта красная сволочь?

– О вкусах не спорят, господин адмирал.

– В самом деле, – примирительно высказался Канарис.

– Да ведь я его не расхваливаю. В наше время есть и похуже.

Фалько откинулся на спинку стула. Таблетка уже оказала свое благотворное действие, он соображал теперь отчетливо и быстро, и в душе при этом царило беспричинное ликование. Новое приключение осторожно постучалось в дверь. Сейчас он был в форме.