Но при Анне Иоанновне участки девственной степи с природным ковылем еще сохранялись кое-где, между распаханными полями. И земля здесь выталкивала наружу металлические предметы, оставшиеся со времен Мамая и последующих, не менее бурных времен, когда эти места назывались просто Полем и по ним проходили Польские украйны – степное море южнорусской границы.

При распашке целины находили стрелы и метательные дротики – сулицы, копья и ножи, обрывки кольчуг и панцирные пластины. И неграмотные крестьяне отлично знали, что происходило здесь в древности. Все эти оружия они относили к Мамаеву побоищу – даже если то были гораздо более поздние бердыши, пистоли и пули.

Несомненные драгоценности крестьяне продавали или отдавали своим просвещенным помещикам, которые уже начинали проявлять интерес к отечественной истории и собирательству реликвий. Но большая часть полевых находок казалась – и сегодня показалась бы профану – обычным железным ломом. Правда, и такие обломки ржавого железа представляли собою определенную ценность для крестьянина XVIII века.

Один из мужиков, приписанных к Богородицкому конному заводу, работал на дальнем сенокосе неподалеку от того места, где мелкая, быстрая и чистая речка Непрядва впадает в такую же мелкую, но более неторопливую и мутную речку с эпическим названием Дон. Его коса звякнула обо что-то металлическое, он нагнулся и подобрал в ковыле ржавую, слегка изогнутую железяку, напоминающую саблю или тесак. Рачительный мужик не стал отбрасывать этот бесполезный предмет в надежде найти ему хоть какое-то применение.

Вернувшись с сенокоса, крестьянин отправился к кузнецу, чтобы узнать, достаточно ли такого куска железа для изготовления косы или хотя бы серпа, и во что это ему обойдется. Кузнец отнесся к находке скептически, морщился, вертел ее в руках и резюмировал, что железо это старая, и она поломается, если выковать из нее серп. Но он готов был заплатить за нее копейку, чтобы оставить себе на гвозди и прочую мелочь. Крестьянин еще поторговался, но, в сущности, был доволен и такой сделкой и отправился домой с копейкой, найденной, в буквальном смысле слова, под ногами.

Кузнец бросил «тесак» на полку, рядом с заготовками, запасными деталями и бракованными изделиями, где тот и провалялся до 1739 года.

Крестьянин, нашедший «тесак» и продавший его за копейку, не знал, а если бы и знал, то вряд ли бы поверил, что летом 1739 года управитель конезавода подпоручик Потресов огласил перед служителями ордер следующего содержания: «Ежели кто из вас на Куликовом поле будет находить некие старинные всякие вещи, бердыши, сабли и протчее, чтоб то находимое объявляли мне, подпоручику Потресову, а я бы, приимя от вас то находимое, платил бы на щет его высокапревосходительства обер-егермейстера Артемия Петровича Волынского за каждую вещь по пяти рублев и присылал оное к нему».

Кузнец завернул железку покрасивее в чистое полотно, чтобы придать ей презентабельный вид, и отправился с нею в дом господина Потресова.

Подпоручик Потресов в одном камзоле, без галстуха и парика, муштровал на заднем дворе огромного немецкого жеребца, выписанного для размножения коней тяжелой кавалерии. Услышав от кузнеца суть дела, он передал повод лошади конюху, а сам надел кафтан и отправился в кабинет. Здесь он вымыл руки с мылом и развернул тщательно обвязанный бечевкою сверток.

Зная, какая дрянь содержится внутри столь внушительной оболочки, кузнец несколько поджался, предполагая услышать от барина насмешку, брань, а может – и получить педагогический удар в ухо. Однако ничего подобного не произошло.