«Персональная библиотека, свой кабинет», – дивился на этого важного раба дворянин Родионов, не имевший ни того, ни другого.

Они начали экскурсию с оружейной комнаты, в которой по стенам, столам и витринам висело, лежало и стояло столько всякого вооружения, что его хватило бы до зубов экипировать целый батальон. Притом оружие это было порой настолько диковинное, что Родионов не всегда и понимал, как оно может действовать.

Здесь были турецкие пистолеты с инкрустацией и изогнутыми рукоятками слоновой кости и громоздкие, вызолоченные и гравированные персидские самопалы, великанские затинные пищали для стрельбы каменными шарами и миниатюрные действующие пистолетики величиной с мизинец, мощные германские арбалеты с железными стрелами-болтами и легкие кривые татарские луки, новейшие британские мушкеты и ружья тульских заводов в наборе с пистолетами, не говоря уже о белом оружии восхитительной отделки – саблях, палашах, ятаганах, кортиках – которые мальчишка-прапорщик разглядывал с особой жадностью.

– Можете подержать – это ничего, – подбодрил его Кубанец.

Родионов попробовал на вес булатный полутораручной меч, замахнулся и чуть не повалил полный парадный доспех польского гусара с лебедиными крыльями за плечами, привезенный Волынским с мирного конгресса в Немирове. Кубанец поморщился, но смолчал, и молча поправил сбитую набок кирасу польского воина.

– Какая из этих вещей, по-вашему, самая ценная? – экзаменовал офицера Кубанец.

– Не эта ли? – Родионов указал на парадный восточный шестопер, весь залитый золотом и усыпанный бриллиантами.

– Нет спору, что эта вещь дорогая, но самую ценную вы только что отложили, – лукаво улыбнулся Кубанец.

Родионов посмотрел на саблю без рукоятки, с отломленным концом, отполированную с одной стороны, а с другой покрытую корявой ржавчиной, и только плечами пожал: у этого хитрого татарина было не понятно, когда он говорит серьезно, а когда подшучивает, поскольку выражение его лица в обоих случаях было одинаковое.

– В чем же ее прециозность? – съязвил, в свою очередь, Родионов.

– Узнаете после обеда, – отвечал Кубанец.

Представляя гостю барскую коллекцию монет, Кубанец припоминал те случаи, при которых та или иная драгоценность попала в руки Волынского, и при этом развлекал Родионова такими биографическими анекдотами из жизни господина, какие могли быть известны только слуге.

– Эту коллекцию Артемий Петрович изволили собрать по пути в Персиду и обратно. Здесь ординские дирхемы, но также и динарии, и танги, и пулы, и Бог знает еще какие монеты чуть не со времен Чингисовых.

Доставая монеты из бумажного мешочка, Кубанец бережно раскладывал их рядком по зеленому сукну стола. Одни были исчерна-зеленые, медные, другие – тускло-белые, серебряные, а некоторые блестящие, золотые, но все отчеканены неровно, словно кое-как, и испещрены мелкими червячками непонятных символов. Надо было быть, наверное, большим знатоком, чтобы заинтересоваться этой дрянью.

– Вы бывали в Персиде? – спросил Родионов, из вежливости рассматривая и перекладывая монеты.

– Увы – или, вернее – на мое счастие, что не бывал. Я был еще слишком мал и жил при лавке одного купца. Однако патрон мне кое-что об этом рассказывал.

Последовал анекдот о том, как персидский шах, по заключении торгового договора с Россией, передал с послом Волынским подарок для русского царя: целый зверинец диковинных животных, включая двух львов, двух барсов, шестерых обезьян, трех попугаев и даже слона. И как со всем этим сухопутным ковчегом Волынский кочевал по пустыне, где и на одного осла трудно найти корма и воды.