Девушка продолжала молчать, но не уходила, смотрела на Мослакова с интересом.

– Хотите, я еще раз перед вами на колени встану? – предложил Мослаков. – Чтобы узнать, как вас зовут? Можно?

Девушка качнула головой:

– Не надо.

Мослаков почувствовал, как затылок ему сдавило что-то жаркое, распаренный асфальт под ногами дрогнул.

– Тогда скажите хоть, из какой вы сказки? – взмолился он.

– Вы не боитесь, что с вас за эту розу возьмут штраф в пятьдесят минимальных окладов? – спросила она строго.

– Не боюсь! – Паша гордо выпятил грудь. – Такие розы не имеют права расти на уличных газонах.

Наконец он смог получше рассмотреть девушку. Всякие красотки с обложек модных журналов, дивные топ-модели с ногами-ходулями и роскошными, до пояса волосами не годились ей в подметки. Это была настоящая врубелевская царевна. Длинная шея, персиковые, с легким, золотящимся на солнце пушком, щеки. Глаза такие, что в них можно утонуть – нырнешь и не вынырнешь, во взгляде скрыто нечто такое, что никогда не разгадать – ласковое, зовущее, таинственное. Верхняя губа приподнята вопросительным уголком, словно бы девушка хотела что-то спросить, но не решалась.

Мослаков ошеломленно покрутил головой, подумал, что в другой раз он спрятал бы свои восхищенные чувства куда-нибудь подальше, в самый глухой угол, но только не сейчас.

Девушка оглянулась – услышала непрекращающиеся стенания пенсионера.

– Ради вас я готов уплатить и пятьдесят минимальных окладов, – Мослаков сверкнул белыми зубами. – Не жалко.

Лицо девушки неожиданно смягчилось, в глазах что-то дрогнуло, она улыбнулась Мослакову. Это была его улыбка, она принадлежала ему – не улице, не солнцу, не роскошным иномаркам, проносящимся совсем рядом по шипящему разгоряченному асфальту, а ему. Лично.

Так иногда бывает: между совершенно незнакомыми людьми вдруг что-то пробегает, проносится какая-то электрическая искра, и мир мигом делается иным, и люди становятся иными – делаются красивее, добрее. Пусть это звучит слишком наивно, но это так. Странная невидимая связь, притягивающая людей друг к другу, действительно существует. Девушка наконец тоже рассмотрела человека, стоявшего перед ней. Человек был одет в простые джинсы с белесыми вытертостями на коленях и старую футболку с блеклым застиранным названием, увидела его глаза – надежные мужские глаза, подтянутое лицо с ямочкой на подбородке…

К пресловутым «новым русским» этот человек не относился – не та одежда, нет на шее «голды» – толстой золотой цепи, – нет перстней на пальцах и главное – отсутствует сальная улыбка и выражение вседозволенности в глазах; к «старым русским» он тоже не имел отношения, для этого не вышел ни возрастом, ни партийностью, ни брюзгливостью, он был – кем-то средним между «старыми» и «новыми»… Девушка протянула Мослакову руку:

– Ира!

А Мослаков вдруг засуетился, засмущался, у него совершенно исчезла напористость, позволившая ему выскочить из машины едва ли не на ходу и погнаться за незнакомой девчонкой, – покраснел, вытер пальцы о джинсы и ответно протянул руку девушке.

Она поняла, что неожиданно раскусила этого человека, он сделался ей понятен, как будто они давно были знакомы. Губы Иры дрогнули в смущенной улыбке.

– А по отчеству? – спросил Паша.

– По отчеству не обязательно.

– А по фамилии?

– По фамилии Лушникова.

Мослаков почувствовал, как по лицу его начинает расползаться жар – он не знал, что теперь говорить Ире Лушниковой, как говорить, что сделать, чтобы тоненькая ниточка, протянувшаяся между ними, не оборвалась. Он едва не застонал от досады – не знал, как побороть собственное онемение.