А после Сандугач стонала, царапая подушку:

– Почему ты его прогнала, тётя?! Почему?!

– Ещё бы его не гнать! Что это он ходит возле тебя, как кот вокруг сметаны?.. Ты что же, думаешь, что этот твой красавчик весь из себя такой чистенький? Наверняка проныра три раза был женат и разведён…

Кто первым впишет своё имя в чистую тетрадь любви неопытной девушки – тот и станет её хозяином. Авзал в этом вопросе оказался примером скорости и сообразительности: он, словно ветер, проник в душу Сандугач, и одну за другой отомкнул все дверцы в её сердце. На следующий вечер, услышав под окнами надрывные звуки гармони, девушка рванулась на улицу. Тётя Хайрия только и успела крикнуть ей вдогонку:

– Бог с тобой, ты куда, ненормальная?!

Перекинув гармонь на правый бок, Авзал порывисто прижал Сандугач к груди.

– Выздоровела, душенька Садриева?..

– Ну да, простудилась, наверно… – схитрила девушка, пытаясь выбраться из его объятий. Ей почему-то было ужасно стыдно.

Тем временем тётя зажгла во дворе свет.

– Пошли в переулок! – Парень потянул Сандугач за собой, но тут послышался сердитый голос Хайрии:

– А ну-ка, домой!

Спорить с тёткой перед посторонними было бы неприлично, и Сандугач, переполненная недовольством, была вынуждена вернуться. Однако дома она дала волю чувствам:

– Мне семнадцать лет, тётя! Уже семнадцать! Ты что, хочешь засолить меня впрок? Все девчонки встречаются с парнями, общаются, никто дома за занавеской не сидит!

– Ты тоже общайся! Но зачем тратить время на таких скользких типов?! Что, разве нет подходящих ребят в классе?

– Кто это мне там подходит? Кто?! Кривоногий Гамир? Или тупица Гараф, который даже по складам читать не научился?..

– Ну и что, дочка, ничего в этом такого нет. Жизнь их сама всему научит. А такие, как Авзал, – всё равно что дерево с гнилой сердцевиной – ты от него зелёных листьев не жди. Я человека понимаю по глазам и по словам…

– Я тоже понимаю, – заспорила Сандугач. – В Авзала все влюблены. А вот он ни на одну не смотрит, любит только меня.

– Эх, дочка, такие, как он, способны заговорить самого чёрта, – а уж на что чёрт – хитрый пройдоха! А ведь серьёзный мужчина никогда конфетничать, мол, «люблю, сю-сю», не станет…

Разумеется, тётя остановить её уже не могла. Сандугач словно сошла с ума. Это было какое-то странное чувство. Оно затмило разум и стало командовать сердцем: теперь дыши, думай, смейся, ходи так, как велю тебе я… Но, как ни странно, девушка была согласна на такое рабство.

И хотя она каждый вечер не твердила, как Авзал, «люблю», но вся – изнутри и снаружи – была пронизана невидимыми нитями любви. И как ни старалась Сандугач скрыть свои чувства, запрятать их за семью печатями, вскоре их отношения уже были известны деревне: и то, какие ветры веют между ними, какие планы строят эти двое – всё это, разбухая, как на дрожжах, уже открыто выплёскивалось в уличных пересудах. «Авзал строит новый дом… Мастера работают и в снег, и в метель, потому что к лету Авзал посватается к Сандугач… Сама она учится в институте на заочном, работает в школе… В одной семье будет две гармони, так что если даже поссорятся, то не страшно: сыграют вместе да и помирятся…»

Девушке было приятно слышать даже сплетни…

Наевшись вдоволь блинчиков с мёдом, Шакира сухо поблагодарила:

– Спасибо.

Можно было, конечно, добавить: «Очень вкусно», но женщине не хотелось доставлять прислуге такого удовольствия. У Шакиры и так много тех, перед кем приходится подлизываться. Их даже слишком много. Порою язык устает молотить: «Ах, вы такой!.. О, вы сякой!..»