Ужас какой-то! Не может так больше продолжаться. Это пытка, честное слово.
— Мы в двадцать четыре пойдем. Тебе что-то взять? — Вадик немного повышает голос, но на крик не переходит. Я его и так прекрасно слышу.
— Сок. Апельсиновый.
Спешу к подъезду и роюсь в сумке в поисках ключа.
— Понял. Куртку мою забери. — Подбегает и набрасывает мне на плечи свою ветровку. — Мы быстро.
Мальчики уходят за пивом. Несмотря на то, что время около трех, в соседнем доме работает маленький круглосуточный магазинчик, в котором продают спиртное в любое время суток. Почему так происходит и кто их «крышует», догадаться нетрудно.
Не успеваю зайти домой, как в прихожую из комнат вываливается все наше немаленькое семейство. Отца среди них, естественно, нет.
— Ира, — разуваюсь, глядя на сестру с укором, — почему Нина еще не спит? Время видели вообще?
— Она без тебя не ложится. Ноет ходит. Что я сделаю?!
— Надо было ее у ба оставить, — нагнетает Макс, после слов которого наша и так расстроенная Нина начинает хныкать.
— Не реви, — обнимаю ее на автомате, параллельно стаскивая с себя Вадину ветровку. — Я сейчас умоюсь и приду к тебе.
— Почитаешь?
— Почитаю, конечно.
Глажу Нину по голове. Улыбаюсь.
Если честно, мне очень хочется завалиться на кровать и ничего не делать.
Я очень хочу быть обычной девятнадцатилетней девчонкой. Безрассудной, думающей только о себе. Юной и безответственной. Такой, какой мне и положено в моем возрасте.
И у меня был шанс. Я могла уехать учиться в другой город. Поступить в какой-нибудь колледж на бюджет, если не прокатит с вузом. Уехать и не париться о том, как там моя семья. Свалить ответственность на Вадю окончательно. Могла бы. Но кем я буду после этого?
Отцу уже как три года нет до нас дела. У него свое затяжное горе, но ему нет никаких оправданий. С каждым днем моя ненависть к нему только возрастает. Он взрослый мужик, который с легкостью переложил на нас с Вадей всю ответственность.
Ненавижу его. Так сильно ненавижу! Почему в память о маме он решил бухать, а не воспитывать общих с ней детей? Не найти отдушину в ее продолжении?
И если с мелкими он после маминой смерти хоть как-то еще общается, когда приходит в себя, от меня на расстоянии держится.
Я ведь так на нее похожа, что он просто не может не видеть этого сходства. Оно его убивает. Я его убиваю, родная дочь, своей похожестью на его умершую жену. На мою мамочку.
Разве его можно хоть за что-то уважать после всего этого? После всей той боли, что он нам причинил? После порушенного детства у меня и у малых? После того, как Вадику практически пришлось взять на себя роль отца?!
Мы все не просто связаны навеки, мы приросли друг к другу и вряд ли когда-то сможем отделиться.
— Так. — Закрываю нашу комнату изнутри и быстро стягиваю комбинезон. — Что будем читать? — Заваливаюсь к Нине на кровать в лифчике и трусах.
— «Красавицу и чудовище».
— Ну давай. — Открываю книжку. — Жил-был богатый купец, у которого было три дочери и три сына. Младшую из дочерей звали Красавица. Ее сестрицы не любили ее за то, что она была всеобщей любимицей…
Нина укладывается на подушку, пристраиваясь у меня под боком.
Она знает эту сказку наизусть, но часто просит почитать именно ее. Это такая память о маме. Вот эта затрепанная книга, которую она читала трехлетней Нине. Она до сих пор это помнит…
Когда я думаю об этом, слезы на глазах, вот и сейчас снова плачу. Наизусть повторяю слова сказки, а по щекам слезы катятся. Нина жмется ко мне еще ближе. Обнимает, а минут через десять уже засыпает.
В прихожей в этот момент как раз открывается дверь. Слышу голос брата. Они с Шумаковым вроде и тихо говорят, но у меня второй день подряд все органы чувств обострены, я каждое их слово слышу.