Последние слова Грубер уже не слышал, потому что за неприметной дверью обнаружил очень неплохой санузел, который был к тому же оснащен душем. Вода нагревалась в бойлере, а так как электричества не было, то и нагревать ее было нечем. Но Грубер не смог отказать себе в удовольствии постоять под тугими струями, пусть они даже были холодными. В голове царила пустота, которую он даже не пытался чем-то заполнить. Не верилось, что прошел всего один день с того времени, как он сел на поезд, чтобы уехать домой. Вода текла по спине, по плечам, а Грубер продолжал стоять, опершись руками на выложенную голубой мозаикой стену. Он уже начал дрожать от холода, когда почувствовал, что струи воды стали заметно тоньше, а вскоре превратились в отдельные капли.

Вытереться было нечем, почему-то о такой мелочи как полотенце Грубер не позаботился, поэтому пришлось натягивать одежду на мокрое тело. Когда он вышел из этого санузла, Ганс уже стоял с рюкзаком за плечами у двери, ведущей на лестницу.

– Я уж думал, что тебя элитник сожрал. Сколько можно мыться?

– Я не… Вода кончилась, – Губер быстро схватил свою сумку, закинул на плечо винтовку и подошел к Гансу.

– Конечно закончилась, ей же неоткуда поступать. Сколько в отстойнике сохранилось, столько и было. Хорошо хоть кластер недавно сменился, вода зацвести не успела, а то наплюхался бы на свою голову, – Ганс внимательно осмотрел новичка. – Пошли, а то не по себе мне что-то, предчувствие какое-то стремное.

– И часто предчувствия сбываются? – иронично спросил Грубер, поежившись, так как мокрая одежда неприятно холодила тело.

– Это же Улей, здесь, если чувствуешь, что впереди полная задница, то обычно так оно и есть. Хотя, если подумать, то ничего, кроме полной задницы здесь никого не ждет.

– Оптимистичненько, – пробормотал Грубер, направляясь за вышедшим Гансом.

На улице было довольно тепло, но не жарко.

– Странно, – когда он шел сюда, то практически не смотрел по сторонам, да и с головой у него было не все в порядке, поэтому Грубер только сейчас обратил внимание на окружающий его пейзаж. – Когда я сюда попал, то в моем родном… мире, – он запнулся на слове «мир», но затем взял себя в руки и продолжил. – У нас была осень в самом разгаре, а здесь, похоже, или лето или самое начало осени, или уже конец весны.

– Я вообще не помню, чтобы хотя бы на одном кластере попал в метель, – Ганс настороженно оглядывал окрестности. – А тот кластер, на котором ты оказался… он, понимаешь, очень маленький: всего-то кусок рельсов и огрызок поезда на этом куске. Вот и весь кластер. Просто заплатка какая-то. – Грубер не ответил, просто стоял рядом и вглядывался вдаль. С этого места не было видно ни поезда, ни черного, мертвого леса. – Нехорошее место, мы тут как на ладони, ни одного кустика, чтобы спрятаться.

– Я не помню, что здесь было от кого прятаться.

– Ничего, скоро запомнишь. На всю оставшуюся жизнь хватит, – хмыкнул Ганс. – Правда, недолгую жизнь. В Улье те, кто остается в живых три года, считаются старожилами. И самая печальная статистика выживаемости среди рейдеров.

– Даже среди больных раком счет идет на пять лет, – пробормотал Грубер.

– Ну, тут как повезет. Я вот звезд с неба не хватаю, и живу уже два с половиной года, солидный срок. Так что пошли, чем быстрее с открытой местности уйдем, тем лучше.

– А где ты с этим, как его, с топтуном встретился? – разговаривать можно было и на ходу, чем Грубер и воспользовался, пытаясь как можно быстрее восполнить пробелы в своих знаниях.

– Так на заводе этом и столкнулся. Передохнуть решил. Мелочевки зараженной, типа медляков и даже бегунов не увидел, почему-то решил, что завод пустым был при перезагрузке. Не допетрило, что все работяги одному в итоге на закусь пошли. Жрать нечего здесь, вот друг друга и того… А самый сильный всех оставшихся приговорил и в топтуна эволюционировал.