После завтрака я как мог облизался, подошёл к шторе и обтёр морду, стараясь сильно не миндальничать, затем вернулся к столу. Корж с Бубликом торжественно стояли. Бублик обратился ко мне:

– Блохастый! Я, когда служил техником, мы вертолёты обслуживали, и всякое бывало – и в горах, и в джунглях, и оружие брать в руки часто приходилось. Меня потом перевели в очень нужную и секретную часть, и вручили жетон. Я показываю тогда свой и говорю: «А у меня уже есть, я-то сколько лет служу». Наши начальники тогда сильно удивились. Небывалое это дело, чтобы человеку второй жетон выдали. Тогда один полковник, боевой, много повидавший, и говорит мне: «Значит, судьба у тебя такая, будет что-нибудь в жизни, как второй раз родишься, вот и пригодится тебе тогда новый жетончик», – и по плечу похлопал, заулыбался. Я с тех пор их вместе таскаю, старый и новый. А вчера, Блохастый, благодаря тебе мы с Коржом заново родились, нас бы никто не отпустил. Броневик нас ждал. Это очень нехорошие люди; это, Блохастый – муры были. Вот, теперь мне второй жетон и не нужен, а бойцов у нас прибавилось.

Во время всего этого монолога Корж со счастливой мордой кивал. Бублик из-за спины торжественно вытащил тёмно-красную нейлоновую верёвку миллиметров пяти толщиной, а на ней висел жетон. Протянули мне. Я внимательно посмотрел и, пока смотрел, обнюхал. На жетоне было аккуратно, самым каллиграфическим почерком вырезано – не просто нацарапано, а именно вырезано – «Блохастый». Настоящая каллиграфическая работа.

– Для тебя полночи вырезал, пока ты дрых и ногами дёргал! – не без основания гордо заявил Бублик.

Молодец, Бублик. Я так никогда не умел, всю жизнь на клавиатуре проработал. Первый компьютер на ВЦ у нас без монитора был, ещё с перфокартами. Это такие прямоугольники, в которых дырки надо было протыкать и лишние заклеивать, если где-то ошибся, а мониторы у компьютеров гораздо позднее появились, поэтому сам писать красиво я бросил ещё сразу после школы. Если честно, то никогда и не умел, а тут – каллиграфия. Я ещё раз взглянул на жетон, и мне торжественно надели верёвку на шею. Теперь у меня есть официальное имя и документ, его подтверждающий – настоящий жетон. Потрепали по холке и загривку, почесали за ушами.

– Блохастый, ты теперь боец нашего отряда, если не сбежишь.

Прозвучал ещё ряд поздравлений. По такому делу зарезали и съели кусок твёрдой колбасы, который откопали мои друзья. Они выпили по чуть-чуть, пару ложек живчика плеснули и мне прямо в пасть.

Полдня ушло на осторожное перемещение и выход к дороге. Ещё час просидели в заброшенной остановке, сложенной из кирпича и накрытой железобетонными плитами. Парни внимательно следили за окрестностями, а я ничего не делал и, как кот, жмурился на солнце. Внимательный собачий слух уловил далёкий шум моторов, и почти одновременно мои спутники начали спокойно собираться. Очевидно, им как-то сообщили о своём приближении, и это были свои.

Подъехали два видавших виды БТР и несколько новеньких «Уралов», обшитых металлом. С кузова и брони спрыгнули разной степени вооружённости люди, и тут же попали на историю, как Блохастый сверхсекретные патроны на нюх берёт, как мужики броневик сожгли, а остальная бесчисленная бронетехника противника в панике разбежалась. Количество трупов в рассказе смело можно было делить на пять, и я думал, что к концу поездки коэффициент подрастёт. Рассказывали и о странной больнице, где в шкафах с таблетками пистолеты хранят, и о том, что столько всего там было, что приходилось бросать и выбирать самое ценное. Рассказали и о служебных животных, привязанных к койкам, и о санитарах-вивисекторах.