А заросли чем дальше, тем больше тянулись ввысь и редели. Появились первые деревья, их кроны укрывали Трэша с головой, это радовало.

Если овраг выведет на открытую местность, повода для радости не будет, а будут боль и смерть, потому как люди знакомы с местностью, именно там подстерегут. К тому же у них имеются средства радиосвязи, возможно, уже вызвана подмога, обложат со всех сторон, где угодно, даже в самом густом лесу.

Спасти Трэша может лишь скорость, но отказывающие ноги и откровенно предсмертное самочувствие не оставляют ни шанса. Он помнил разговоры людей в том месте, где впервые осознал себя, они что-то говорили о том, что у него ненормальные конечности, слишком серьезно защищены, в сравнении с телом. Должно быть, это их сильно задевало, потому как они иссверлили и изрезали их во множестве мест. Неповрежденные участки достойно сопротивлялись огню, там лишь наружные слои брони осыпались и осталось неприятное саднящее ощущение. А вот в местах, где имелись хотя бы малейшие отверстия, дела далеко не блестящи.

Там и боль, вышибающая слезы, и судороги, и приступы паралича. Трэш продолжал идти на голом упрямстве, уже почти не веря, что у него получится отделаться от людей. Слишком медленно он движется, ему бы ускориться раз в пять, тогда шансы появятся. А сейчас все, что он может, – чуточку оттянуть неизбежное.

В открытой взглядам степи его загонят безо всякой подмоги, для этого достаточно уже имеющихся машин.

Кустов становилось все меньше и меньше, а вот с деревьями ситуация обстояла в точности до наоборот. Даже если преследователи сейчас посматривают вниз, вряд ли сумеют определить местонахождение беглеца. Местами Трэшу с его габаритами непросто пробираться, не тревожа ветви, но он старается ничем себя не выдавать, и сомнительно, что они разглядят его через густую листву.

Главное, не свалиться. Главное, не позволить себе сдаться. Надо в зародыше избавляться от мыслей оставить все, выбраться на открытое место и присесть, позволить подъехать поближе, и пускай расстреливают в упор.

Уж очень хотелось дать себе слабину, отмучиться. Ведь выживать – это не просто больно, это, оказывается, еще мучительнее, чем сидеть в клетке беспомощным растением, игрушкой для садистов.

Но Трэшу пока удавалось держать себя в руках, волю дурным мыслям не давал, пускай злые люди сами в клетке посидят. Не для того он вырывался, чтобы сдаться. Если уж умирать, так умирать зверем рычащим.

Не дождутся.

Впереди посветлело. Трэш остановился, не рискуя выбираться на открытое пространство. Он продолжал слышать двигатели бронемашины и пикапа, они находились где-то левее, приблизительно в полутора километрах, и непохоже, чтобы приближались. Но уверенности в точности определения расстояния не было, опыта в таких расчетах не хватает, да и слух работает скверно. В одно ухо будто тугую пробку забили, почти ничего им не слышит, все заглушает звон монотонный, да и кровь из него подтекает. Должно быть, досталось при близком взрыве. Тогда, в самом начале, обстреливали очень даже серьезно, в том числе из гранатометов или даже ракетных установок.

Слышно, как сзади, издалека, приближается третья машина, похоже, немаленькая. Логично предположить, что это грузовик с пулеметом выбрался из карьера, а можно и что-то другое заподозрить – похуже и поопаснее. Там, внизу, он стоял с заглушенным двигателем, так что Трэш его по шуму идентифицировать не сможет.

Что бы это ни было, но оно усилит преследователей, а они и без того сильны. И самое плохое в этой ситуации то, что чем дольше он стоит на краю зарослей, размышляя об этом, тем ближе к нему подбираются.