Соседство двух кластеров, лесного и городского, позволило нам одним шагом через провал – границу двух кластеров – переместиться из леса сразу на городскую улицу. И оказаться не где-то в пригороде на окраине, а в центре спального района.

Чтоб не палиться на открытом месте, Свин тут же отвёл отряд с проспекта под растущие у обочины деревья. Здесь наш камуфляж позволил слиться с жёлто-зелёной листвой, и дальнейшее продвижение по улице стало практически незаметным.

От вида пустых домов вокруг, щерящихся дырами выбитых окон, а в иных местах и вовсе чернильными пятнами гари – эхом недавно отпылавших пожаров, на душе становилось невыносимо тоскливо. Сотни людей ещё вчера спокойно проживали в каждом из этих домов. Нормальных цивилизованных горожан, со своими каждодневными заботами, хлопотами и планами… да хотя бы на ближайшие выходные. Жили они себе, не тужили, а может, иные и тужили, фиг знает, но невольными пленниками Стикса стали все. И такого страшного конца, что уготовила бедолагам судьба, не заслужил даже самый лютый отморозок.

Часто на пути следования по зелёной полосе отряд натыкался на группы пирующих над трупами медляков и прыгунов. За время блуждания по отдалённым от городов кластерам я успел подзабыть этих мелких злобных тварей, из-за начальной стадии мутации ещё так отвратительно похожих на людей. В изодранных лохмотьях, грязных, вонючих, но с человеческими лицами и без спорового мешка на затылке.

Низкоуровневых не принимали в стаи, они сами были добычей для более развитых бегунов и лотерейщиков и, опасаясь попасть им на зуб, скрывались в придорожных зарослях, где торопливо обжирались биомассой, чтобы поскорее получить худо-бедно безопасный статус бегуна. Низкоуровневые жрали всё подряд, не гнушались любой вонючей падалью, а если поблизости не удавалось раздобыть еды, убивали и пожирали самого слабого.

«Почётная» обязанность валить мелких тварей, разумеется, выпала шестёрке рядовых бойцов отряда. Свин, Люсьен, Пастух и Овечка не пожелали пачкать в дерьме свои дорогие охотничьи костюмы и отсиживались за нашими спинами. А мы валили мелочь без счёта, прямо на бегу. Ни у прыгунов, ни тем более у медляков попросту не хватало проворства увернуться от наших ножей или в моём случае Шпоры.

Продвигаясь таким макаром, мы за полтора часа добежали до конца проспекта и, свернув на параллельную улицу, вынуждены были прижаться к домам. Здесь комфортной придорожной лесополосы не было, но вдоль домов тянулись заросли кустарника, где, пригибаясь и быстро пробегая открытые участки, можно было относительно безопасно двигаться дальше.

Не знаю, кто из нас засветился – может, я, срубая башку очередному прыгуну, нерасчётливо высоко вскинул Шпору, может, на солнце блеснул нож кого-то из ребят. Неважно. Хреново то, что нас заметили, и совсем не те, кого мы опасались.

Над головой послышалось едва различимое басовитое жужжание, и всегда спокойный Пастух вдруг отчаянно заорал:

– Дроны!

– Проходим через подъезд! Живо! – скомандовал Свин.

Бегущий первым Стакан тут же свернул к распахнутой настежь двери.

Мы с Гривнем успели заскочить за ним следом, но лупанувшая с верхотуры пулеметная очередь уложила на крыльце бегущего следом Мухомора. Остальные члены отряда прыснули врассыпную, разбегаясь по соседним подъездам.

Квазовская живучесть позволила смертельно раненому парню на чистом упрямстве заползти в подъезд, где мы тут же втроём подхватили его на руки, перетащили на площадку первого этажа и там попытались обработать раны. Но их только на спине у Мухомора оказалось больше десятка. Товарищ забился у нас на руках, захрипел, пытаясь что-то сказать перед смертью, и испустил дух.