– Прыгни туда, а затем обратно, – приказал он таким тоном, будто мне нужно было, в одном ухе поковыряться, а затем в другом. Пришлось вернуть его на землю.

– Я уже говорил, что не знаю, как это у меня получилось.

– Ладно, я постараюсь объяснить, если не получится, Захария поможет, – с этими словами, здоровяк спрыгнул со стола и начал прохаживаться перед нами, заложив руки за спину.

– Любой иммунный, у кого есть дар, а в Улье он есть у всех, использует определённый приём, для активации. И таких приёмов множество. Кто-то щёлкает пальцами, другие моргают, третьи напрягают пупок, есть даже умельцы, которые язык прикусывают. Но это не безопасно, так недолго и без него остаться. Сам должен понимать, почти все перечисленные способы, годны только в относительно мирных местах, не годятся для войны, враг не должен засечь активацию дара. Ты, Кнут, смог активировать дар, как минимум один раз, а этого достаточно, так что вспоминай! А Захария расскажет тебе про паразита.

Девушка как раз закончила делать пасы надо мной, будто снежную бабу с макушки до талии оглаживала.

­– Паразит, – начала она, очаровательно улыбнувшись, – Находится вот здесь, – с этими словами, девушка указала на мою голову. – Институтские утверждают, что это псевдоразумный грибок, с последним согласиться любой иммунный, хоть раз вскрывавший споровый мешок. Что немало важно, этот грибок очень хочет жить, а потому активируется он чаще всего в критический момент, умрёт иммунный, умрёт и грибок. Паразит кидает все силы на спасение своего носителя, так и проявляется дар, в твоём случае, очень полезный. Вспомни, что ты делал в последнюю секунду перед прыжком? Чего хотел больше всего? Может быть, кого-то вспоминал? Или сделал что-то необычное – то, чего никогда не делал.

Это сказать легко. Вспомни. Ситуация была, скажем, мега критическая. Снаряд летит, какие-то доли секунды и всё! Конец Кнуту! В тот момент больше всего на свете, я хотел свалить с этой чёртовой машины, куда-нибудь в тихое спокойное место… нет, стоп, не куда-нибудь, было что-то определённое… окно, маленькое окошко, почти на самой вершине элеватора.

А что я, в тот момент делал? Жалел себя, боялся умереть… смерть…отец, я почему-то вспомнил отца. Картина, которую гнал от себя десятилетиями, предстала во всей красе. Тело, как у узника концлагеря, жёлтое иссушенное болезнью лицо, на этом нерадостном фоне выделялись только глаза, яркие, как прожектора в безлунную ночь, в тоже время тёплые, как окна родного дома в непогоду. Ярчайшее воспоминание. После живым я отца не видел, а ведь в тот день он со мной говорил и довольно долго. Как не силился, детали разговора не всплывали. Запомнился только стих, несколько строк. Необычное говорите… я сделал то, чего никогда не делал, вспомнил стих:

«Гостем встану на пороге,

У неведомой дороги…»

– Ой!

Стенда не было, как и людей, я стоял рядом с ростовой мишенью. Невозможно! Меньше чем за секунду, переместиться на две сотни метров.

– Красава! – услышал я далёкий, но гулкий голос Кабана из другого конца тира.

Захария тоже что-то кричала и махала руками, а людей там было уже четверо. Новоприбывший стоял рядом с Клепаном, заложив руки за спину. Увидев его раз, уже не с кем не спутаешь: сила воли, непримиримость читалась в его позе, взгляде, даже с такого расстояния. Бульба махнул мне рукой, призывая возвращаться. Я подчинился.

– Ну ты даёшь, брат, я до последнего не верил, а ты раз и… – Клепан, вернувшись к образу доброго весельчака, со всей дури хлопнул меня по спине, чем заставил присесть и пошатнуться.