Почему?

Я помню и другое. Я жил уже в монастыре и, конечно, знал о Церкви гораздо больше. Я читал святых отцов. Утром и вечером был на службе, изучал богослужебный устав, чтобы не путаться в ней и не ошибаться. Если чего-то не мог разобрать из певшегося или читавшегося, то сам вчитывался в непонятые на слух строки из Минеи или Триоди. Была зима. Позади уже остались и Рождество, и святки, и Богоявление. И я получил письмо. Оно было из армии, от моего близкого друга. Ему там не было просто – как и обычно непросто молодому человеку в армии. Но еще в большей степени непросто ему было из-за того, что его еще совсем молодая вера подвергалась в армии испытаниям, а рядом не было никого, кто бы мог поддержать, что-то подсказать, наставить. Душа мучилась от этого, страдала. Он унывал.

Пришло время поста. Поститься возможности не было. Бывать на службах, исповедоваться и причащаться – тем более. От всего этого и от внутренних, лишь Божьему взору открытых переживаний мой друг чувствовал себя хуже некуда. И главное – чувствовал, насколько он далек от Бога. И ощущал себя, наверное, чем-то вроде хлева. Только не того, где появился на свет Богомладенец, а простого.

Наступила ночь Рождества. Такая же для той воинской части, где он служил, ничем не отличающаяся от прочих. Разве что для него она была особенной – особенно скорбной. Он сидел один и думал. Обо всем – о жизни, о службе, о том, как немощен еще в своей вере.

И вдруг – в эту ночь, в это одиночество точно пролился свет.

«Я неожиданно почувствовал, – писал он в письме, – сильно, всем сердцем: в мир пришел Господь. И ко всем пришел, и ко мне. И несмотря ни на что, мне стало так хорошо…»

Это и есть радость Рождества. Похожая на радость путника, отчаявшегося пробиться сквозь метель, но вдруг нашедшего кров. На радость умирающего, нечаянно возвратившегося к жизни. На радость ребенка, который думал, что он сирота, но нет, есть у него отец и мать. Просто – на радость ребенка.

Для современного человека можно найти много определений, свидетельствующих о его характерных признаках. И каждое из них поможет хотя бы отчасти понять его. Или, точнее, самого себя. Но сейчас, при взгляде на икону Рождества Христова, мне на ум приходит одно, чудно звучащее, но от того не менее верное: «человек защищающийся».

Жизнь полна самых различных угроз. Хорошую работу трудно найти и очень легко потерять – из-за предвзятости начальника, зависти и недоброжелательства коллег, просто из-за сокращения штата. Так же легко оказаться обманутым – при заключении сделки, продаже квартиры, покупке туристической путевки. Переходя дорогу или садясь за руль, ты не знаешь, не несется ли тебе навстречу либо наперерез очередной ускользнувший из рук сотрудников ГИБДД смертник с зашкаливающим содержанием алкоголя в крови. И когда эти же самые сотрудники ГИБДД останавливают тебя, ты тоже не можешь быть уверен в том, что сейчас тебе не расскажут о тебе же самом того, что далеко от истины, но близко к лишению прав. А если ты ездишь не на личном автотранспорте, а на метро, то вагон легко может стать для тебя местом схватки – дай Бог, чтобы не последней, как для некоторых.

Жизнь не случайно полна этих угроз. Она неблагополучна и оттого так агрессивна. И приходится жить в состоянии готовности к этой агрессии, приходится защищаться. Этот «синдром защиты» здорово меняет нас и наше отношение к реальности. То, чего бы мы не позволили себе ни в каком другом случае, становится возможным, если мы защищаемся. Готовые дать кому бы то ни было отпор, мы живем в непрестанном напряжении. И беда тут не в том, что мы от этого устаем, мы – меняемся. Становимся либо слабее и малодушней, либо, наоборот, жестче и холодней. И жестче и холодней становится наше сердце. Оно закрывается – от угрожающей жизни, от угрожающих людей и от не угрожающего Бога.