Дошла и до меня очередь. Неизвестный долго смотрел на меня, а потом сказал, глядя прямо в глаза: «Сар новат ситумс. Гуано сара навази».

Кто-то из рядом стоявших ответил: «Ог ниро новат. Навази Павлос».

Вновь послышались смешки, которые быстро стихли. Неизвестный поднялся со своего места и, ткнув себя кулаком в грудь, произнёс: «Ситорана ун сапона Веридава».

– Павел Кенгирский, – ответил по привычке, как в документе, поняв, что от меня хотят.

– Пав-эл, Паввэл, – как будто пробуя на языке это слово, произнёс главный и добавил, – хорос бедиро Павлос.

Перебросившись парой фраз с остальными, Ситорана подозвал старичка, который встал рядом со мной. Слушая разговор старшего, старичок часто кивал, да так, что казалось его голова отскочит и покатится по полу, а потом раздался звон колокола или чего-то другого, но звон стоял знатный, наверно, слышно было очень далеко. Этот старичок ткнул себя рукой в грудь и проговорил: «Торинас ун сапона Торнинас» и потянул за рукав водолазки, указывая, чтобы я пошёл с ним.

Раздающийся звон, оказывается, созывал на ужин. Как-никак вечер и рабочий день закончился. Этот Торинас от меня никуда не отходил, где знаками, где личным примером объяснял, что делать, куда идти.

На удивление, порция в этой непонятной тюрьме оказалась довольно большая и пригодная к употреблению. Я съел объёмистую миску похлёбки с большим удовольствием, а старичок иногда посматривал на меня и переговаривался с рядом сидевшими рабами или заключёнными, я так пока и не понял, но в разговоре постоянно мелькало слово «павлос».

«Они что, меня обсуждают? Ну, да, отличаюсь от них, но только ростом, а так, вполне такой, как они». Прервал размышления мой наставник, как для себя его назвал и утянул в отдалённый уголок барака, знаками объяснил, чтобы я занял верхнюю лежанку и ложился спать.

Сон не шёл, хотя в этот день было много приключений. Предстоял новый день, вероятно, заставят работать, но делать нечего, пока не выучу язык, всё равно ничего не пойму и не узнаю. Этот Торинас что-то пытается объяснять, показывать, но пока доходит с трудом. Хорошо, что после встречи со старшим барака на меня, считай, никто больше не обращает внимания, только иногда ловил на себе косые взгляды.

«Ну, что ж, убивать меня во время сна, наверно, не будут, а отдыхать надо… Хорошо, что одежду не отняли, хоть какое-никакое, но термобельё, да и мой размерчик тут трудно будет отыскать», – с этими мыслями я уснул на жёсткой кровати, больше похожей на длинную, но узкую гладильную доску.

***

Разбудил голос Торинаса, кричавшего над ухом: «Варо, ундахи гударо» и бесцеремонно трясшего меня за плечо. Разлепил глаза: «Ещё темно, а уже будят. Может, что случилось?» – промелькнула первая мысль. Спросонья не рассчитал свои движения и с силой приложился рукой о стену барака. Было больно. Потёр руку и тут заметил, что наставник смотрит на меня округлившимися глазами. Ничего не понимая, слез вниз и посмотрел сначала на Торинаса, а потом на свою лежанку.

«Что его так удивило?» – использовал нижнюю как ступеньку, приподнялся и осмотрел своё место – всё на месте, а чему там убыть или прибыть? Тощий матрац, да одеяло, а подушки как не было, так и нет. Спустился, и снизу-вверх вопрошающим взглядом посмотрел на наставника. Тот, видимо отошёл от непонятного ступора и что-то быстро и непонятно говорил, размахивая своими длинными руками, тыча в стену, прям в то место, куда неаккуратно приложился рукой. Присмотрелся, а там – мама, дорогая! Доска треснула и выпячивается наружу.