ИЛЬИН. Ты насчет Тамары Васильевны говорила.

КАТЯ. Я? Не помню.

ИЛЬИН. По идее можно жить только с такой женщиной, которая высекает из твоей души искры.

Катя. По-моему, Тамара Васильевна именно высекает.

ИЛЬИН. Началась война – она одна меня провожала. Сидим на машинах, женщины кругом ревут, а она смотрит снизу вверх и говорит: «Видишь, какая у тебя будет бесчувственная…» – и запнулась. Спрашиваю: «Что?» Моторы тарахтят, не слышно. «Что ты сказала, не понял!» – «Я сказала: видишь, какая у тебя будет бесчувственная жена». Машины тронулись, она бежит сзади. Бежит и молчит. Потом мотор, что ли, заглох – остановились. И она остановилась. Прислонилась к водосточной трубе, смотрит. Опять поехали, она опять побежала. Потом отстала… (Налил себе.) А тебе хватит.

КАТЯ. Вы пьете – и я буду пить! (Расхохоталась.) У нас одна девочка остригла косы, надела кофту в обтяжку, юбку с разрезами – у нее сразу мальчики появились. Скажите, почему это? Мальчишки тоже есть не лучше. Он с тобой знакомится и уже заранее спрашивает, где ты живешь – боится, что далеко провожать… Александр Петрович, когда я его увидела – у меня в груди как будто колокол ударил!

ИЛЬИН. Кого увидела?

КАТЯ. Кого? Славку.

ИЛЬИН. Вот видишь, а ты сидишь здесь. Иди к нему. А то знаешь есть такое словечко: «поздно». Ничего, еще узнаешь! Ты слушайся меня. Самые хорошие советы дают неудачники.

КАТЯ. Почему же вы неудачник? Вы – большой человек. Как вы в химии разбираетесь! Слава говорит – это сейчас редкость.

ИЛЬИН. Химия, Катенька, – это всего-навсего мечта. Химия – синяя птица. А у черта на куличках есть поселок Усть-Омуль. И морозы там – за сорок градусов, туман над землей стоит, молоко. Дунешь – гул идет, будто паровоз свистнул, воздух замерзает. Машину с места не сдвинешь, нет сцепления с почвой, от скатов резина кусками отваливается. А ты знай целый день крути баранку. А срочный рейс – и ночь не поспишь. Пожевал, не выходя из кабины, и дальше газуй. А то застрянешь в тайге, километров пятьсот от поселка, и жди, пока откопают. Вот она, шоферская работенка.

КАТЯ. Значит, вы все наврали? Вы шофер.

ИЛЬИН. Теперь заведующий гаражом. Крупная должность.

КАТЯ. Зачем же вы наврали?

ИЛЬИН. Только ради мелкого тщеславия.

КАТЯ. Значит, вы хотели ставить себя выше других?

ИЛЬИН. Ну, потолковали – довольно. Иди, Катя.

КАТЯ. А вы?

ИЛЬИН. А я посижу.

КАТЯ. Одна не пойду.

ИЛЬИН (с досадой). А!..

Опрокинул рюмку. И Катя опрокинула. Стукнул ею о стол. И Катя стукнула. Смотрят друг на друга молча.

Комната Тамары. Тетку и племянника мы застаем в той мизансцене, в какой остановил их разговор: она – со скатертью, которую начала складывать, он – с развернутым листом ватмана.

ТАМАРА. Они уже сидят на машинах, все кругом плачут. А я ему говорю: «Видишь, какая у тебя будет бесчувственная жена…» Славик, ты не злись. Ведь кончено!

СЛАВА. А если кончено, зачем предаваться воспоминаниям?

ТАМАРА. Потому и предаюсь. Раньше ведь не предавалась. Машины тронулись, и я побежала. Потом их машина почему-то стала, и я остановилась, смотрю на него. Опять поехали, я опять побежала.

СЛАВА. Я только одного не пойму. Это в романах влюбляются неизвестно за что, а в жизни все-таки любят за что-то.

ТАМАРА. Нет, Слава, он не такой человек, как тебе кажется. Совсем не такой, совсем не такой!

СЛАВА. Завидую людям, которым все нравится.

ТАМАРА. Мне давно уже не все нравится.

СЛАВА. Прогресс.

Тамара. Ну и что же, людям часто казалось, что плохого в жизни больше, чем хорошего. Но вот прошло время – и что на поверку? Ленин, Джордано Бруно, Пушкин – люди их вечно будут помнить! А разные инквизиторы, гонители, цари – почти все забыты. Только отдельных представителей еще по истории проходят, да и то путают, какой царь после какого шел.