Я потрясен. Как некогда потрясен был римский полководец Помпей, войдя во Святая Святых древнего Иерусалимского храма. Что только он ни слышал о нем – о Святом Святых, в которое только единожды в год входил один человек – иудейский первосвященник! Говорили, что там находится золотое изображение ослиной головы; другие уверяли, что там прячут человека, обреченного на заклание. Ожидалось увидеть что-то прекрасное или что-то ужасное. И как изумлен был Помпей, когда по праву победителя вступив туда, он увидел, что там… нет ничего! Там было пусто. Там только незримо обитало Божественное Присутствие – Шехина… Гроб Христа тоже пуст. Но там – Воскресение! Там Божественный Источник Воскресения для всех смертных!

Поминаем своих близких. Прикладываем святыни. В потрясении, молча, не отворачивая лица от святого Ложа, не смея обернуться к нему спиной, выходим из пещеры. Так положено. Нельзя поворачиваться спиною ко святому Ложу. Вновь целуем крест над входом и тихо выходим.

Свершилось!

Воскрес Христос. И я, недостойный, грешный, своими глазами видел, своими руками осязал, своими устами целовал место, где это свершилось!

Тебе, Победителю смерти, – слава!

Пред Тобою да умолкнет мое сердце!

Безмолвно, медленно удаляемся мы от священной Кувуклии.

Под высоким главным куполом храма – каменная чаша. Нам говорят, что это Пуп Земли. И я в этом нисколько не сомневаюсь. Я совершенно точно знаю, что это истинно и именно так. Царь наш, содела спасение посреди земли! (Пс. 73: 12). Здесь – центр Земли, Космоса, всего Божественного мироздания. Отсюда начало будущему веку и новому Иерусалиму.

Сажусь на скамью в огромном храме. Рядом сидят епископ, игумен. Все сидим в некоем изнеможении, будто после какого-то огромного труда. Надо перевести дух.

Игумен: «Устали, владыко?»

Епископ: «Какая усталость?! Нет! – слезы…»

Кто-то, может быть, читая эти строки, скажет: уж очень много чувственности.

Да нет! Не чувственности – чувства! Весь внутренний человек всем умом, всем помышлением, всею силою и всею крепостию – со Христом, с происшедшим здесь. Душа при этом умирена (мирствует), а совесть обличается в грехах, повергается в покаяние, но и исцеляется тут же бальзамом Божественной Любви. Нет, этого не описать…

Потом мы еще вернемся сюда, в храм Гроба Господня. А пока – мчимся на нашем автобусе в Вифлеем. Иерусалим, почти не прерываясь, переходит в Вифлеем (по-еврейски Бейт Лехем, значит Дом Хлеба). Некогда их разделяло 18 километров, а теперь разросшиеся города сливаются. Пересекаем границу Арабской автономии. И из высококультурной израильской столицы въезжаем в многоцветье арабской жизни. Странно, но чувствуется даже что-то от советского образа жизни – всюду, достаточно беспорядочно и неуместно, расклеены портреты улыбающегося вождя Ясира Арафата. Но мы уже в городе Рождества Христова.

Потом, кстати, мы признаемся друг другу, что так нельзя или, точнее, невозможно сразу соединить и Иерусалим, и Вифлеем. Пережитое при первой встрече с Голгофой и Гробом Господним уже не оставляет сил на восприятие Рождества Христова. Это как если бы после пасхальной ночной службы кто-нибудь предложил: а теперь давайте отслужим Рождество Христово. Не вместить сердцу человеческому то и другое в один день. Но что поделаешь, таковы условия нашего паломничества. И мы должны были и старались вместить невместимое.

Хочется, чтобы и вы, благоговейные читатели, простили нас и последовали сейчас с нами в Вифлеем – город Давидов, город Рождества Иисуса Христа.