– Разворачивайся! – крикнул Соколов шоферу, а сам спрыгнул с подножки в снег и стал показывать водителям других машин, чтобы они следовали за ним.

Лейтенант на ходу запрыгнул на подножку головной полуторки и внимательно, не отрываясь, смотрел на небо, где все ниже спускались три парашюта. Ветром их относило к берегу, сначала к протоке Мазутка, а затем дальше, в сторону прибрежных оврагов. Один из них все больше отдалялся от двух других. Соколов пытался прикинуть расстояние до немецких летчиков. Машину трясло на заснеженных ухабах, накатанных тракторами. Дважды он чуть было не сорвался с подножки.

– Чего вы там, товарищ лейтенант, – сквозь завывания мотора крикнул ему водитель, – остановились бы да из всех винтовок дали по ним. Кто-нибудь обязательно попал бы. Этих сволочей фашистских уничтожать надо в воздухе, пока они на нашу землю не сели да лапы не задрали. Сейчас эти гады смирные сделаются, а недавно вон какие храбрые были. У них и пушки, и пулеметы, полон самолет бомб!

– Нельзя стрелять, Чубуков! – крикнул в ответ лейтенант. – Их только живыми брать надо!

Не верилось Соколову в то, что немецкие летчики не окажут сопротивления при задержании. А в перестрелке всякое может случиться. Бойцы его истребительного батальона неопытные, в настоящем бою еще не были. За исключением нескольких человек, которые воевали в Гражданскую, на Халхин-Голе или в Финскую. Сейчас в батальоне они были командирами отделений и взводов. На этих ветеранов вполне можно было положиться. Но все же основная масса бойцов не обстреляна. Они могут с перепуга стрелять в белый свет как в копеечку.

Купола парашютов стали исчезать за деревьями.

«Меньше километра до них, – на глаз определил расстояние лейтенант. – Ночь и изрезанный рельеф искажают перспективу, но до места приземления парашютистов все равно примерно столько и будет».

Дорога перестала вилять, и вскоре капот передней машины уперся в сугроб, наметенный ветром. Ехать дальше было нельзя.

Соколов выскочил на снег и крикнул, делая соответствующий знак рукой:

– К машине! Построиться повзводно! Водителям взять оружие, принять под охрану автомобили. Взводы Корнеева и Ледяного двигаются на северо-запад. Ориентир: одинокий дом на краю оврага. Старший Корнеев. Взвод Мельникова идет со мной. Приказ – взять летчиков живыми. Единственная причина, по которой в них можно и даже следует стрелять на поражение – попытка уничтожить полетные карты. Все ясно? Вопросы есть? Нет! Вперед! Мельников, за мной!

Две группы бойцов бросились в ночь. Бежать было трудно. Люди то проваливались по колено в снег, то скользили по обледенелым участкам, спотыкались о смерзшийся кустарник. Взводы быстро растянулись на десятки метров. Не у всех хватало дыхания, многие не выдерживали такого темпа бега по пересеченной заснеженной местности.

Соколов бежал первым, сжимая в руках «ППШ», пытаясь одновременно глядеть под ноги и осматривать окрестности, чтобы не пропустить те ориентиры, по которым он определил место, куда опустился парашют немецкого летчика.

Алексей чуть было не пропустил березу с веткой, сломанной веткой у самой вершины. Еще немного, и немец смог бы выстрелить в него первым. Летчик успел собрать свой парашют и затолкать его в кусты, был готов к бою. Это чуть было не стоило лейтенанту жизни.

– Ложись! – крикнул Соколов, взмахнул рукой и первым рухнул в снег.

Бойцы послушно попадали следом за ним и стали расползаться в поисках укрытия, как он их и учил. Всего с Соколовым до места приземления немецкого летчика успели добежать человек пятнадцать. Сейчас они лежали, с трудом переводя дыхание, радуясь этой передышке больше, чем тому, что настигли врага.