Нет-нет-нет, я пошутила!

Да-да-да, не останавливайся!

Пряжка ремня негромко, но отчетливо звякнула, когда ее расстегнули. Чуть громче вжикнула молния на ширинке. Свободному ходу собачки замка явно что-то мешало. То, что натягивало появившееся в развале молнии светло-серое белье.

Клео тяжело сглотнула, а потом заставила себя поднять глаза. Взгляд Павла притягивал ее так, словно он вытянул ремень из петель, накинул ей на шею и потянул к себе.

И она пошла.

Шаг, еще один, и еще.

Павел поднял руку – но полотенце упало до того, как он его коснулся. Мужская рука легла Клео на шею, притягивая ближе. А губ коснулись мужские губы.

Как он целовался, боги-боги… Павел Тихий умел целоваться. Или это просто Клео себя уже накрутила до невозможности во время его отсутствия. Или еще что… Но касания его губ были такие щемяще мягкие. Такие головокружительно нежные. Такие охрененно смелые. Он взял ее языком в рот, резко прижал к себе – и у Клео вместо ног образовался кисель.

От того, как гладко и быстро язык Павла скользил в ее рту, то и дело задевая ее язык, гладя, сплетаясь. От него пахнет немного то ли вином, то ли коньяком, а еще дождем и солью. И это вкусно. Очень вкусно.

От того, как он сильно прижимает ее к себе. Она ведь обнаженная, совсем, полотенце валяется где-то у ее ног. И одна ее грудь вжимается в его обнаженный торс, а другая – в полу его рубашки. Пуговица немного царапается. И это сладко. Очень сладко.

А еще ниже ей в живот упирается то, что мешало расстегиваться замку ширинки. То, что, судя по развитию событий, скоро окажется в ее теле. Она ведь этого в самом деле хочет. Или нет? Клео попробовала призвать разумную часть себя, пытаясь представить, как это выглядит со стороны – она, абсолютно голая, обнимается и целуется с в принципе одетым мужчиной. Правда, у него расстегнута рубашка и штаны. И…

Попытка вернуться в разум привела к ровно противоположному результату. Нарисованная картина показалась Клео безумно красивой. Только чуточку неполной. Да и вообще, если тема Клео интересна, то она быстро все схватывает и не тормозит. Поэтому Клео перехватила инициативу, втянула в свой рот горячий и гладкий мужской язык. И скользнула ладонью по животу вниз.

Ни хрена себе черенок лопаты!

На этой мысли все ее инициативы закончились, Клео подхватили под ягодицы, напоследок трахнули языком в рот – ну потому что поцелуем это уже назвать было нельзя – и понесли.

Видимо, в спальню. Как удачно. Потому что именно в этот момент Клео поняла, что хочет. На самом деле хочет, чтобы это, наконец, случилось. И именно с Павлом. И на выдохе шепнула ему на ухо.

– В мою комнату. Я приготовила нам свежее постельное белье.

– Приготовила нам? – хрипло хмыкнул Павел, бережно поворачивая ее, чтобы пройти в дверной проем. – Ну и вредина же ты, царица. А если бы я пришел не один?

– Такого не могло произойти. Потому что они – не я, – тихо отозвалась Клео, почти дословно повторив слова, которые так сильно и сладко задели что-то внутри.

– Они – не ты, - снова хрипло и тихо отозвался Павел, опуская ее на постель. – Никто не ты. Кроме тебя.

***

Так ведь бывает в жизни. Причем с завидной регулярностью. Только непонятно, по каким правилам. Но случается. Ты долго и настойчиво чего-то добиваешься, но ничего не получается. Ты плюешь, говоришь себе: «Да пошло оно все к черту!» – и вдруг оно случается. Как будто само собой. Кто-то из великих сказал: «Все сбудется, стоит только расхотеть». Но Павел не расхотел. Нет-нет, скорее наоборот.

Теперь он хотел ее еще сильнее. И особую сладость и силу этому желанию добавляло то, что оно сейчас, вот-вот исполнится. Потому что они уже оба голые, в постели и целуются по-настоящему, взасос, и его руки уже на ее теле везде.