– Перед отъездом Александр Петрович оставил у меня кое-какие книги и бумаги. Может быть, вам что-то нужно?
Бывшая жена покачала головой:
– Зачем? Что мы в этом понимаем…
2
– А в мае, перед Днем Победы, меня навестили два научных сотрудника, – сказал Корнеич, когда сидели вчетвером на кухне. – Молодые, аккуратные. Вежливые. Сказали, что доценты из Технического университета. Доцент Семенов и доцент Савченко. Я вам, по-моему, про это еще не говорил…
– Доценты в штатском… – вставил Кинтель.
– Очень интеллигентные… Говорят: «Даниил Корнеевич, до нас дошла информация, что перед отъездом Александр Петрович отдал вам на хранение кое-какие свои материалы…»
Я говорю: «Не на хранение, а в подарок».
«Конечно, конечно, – говорят. – Мы понимаем. Но это же такие специфические документы. Вам они совершенно неинтересны. А для нашей кафедры они…»
«Для кафедры?» – говорю.
«Да-да, именно… Особенно интересна черная толстая тетрадь с записями от руки…»
Думаю, и откуда только узнали про тетрадь? Видать, Саша не был очень скрытен среди своих коллег…
Не стал я упираться и рыпаться, говорю сразу:
«Да ради Бога! Вам нужен обязательно оригинал или можно дубликат?»
Они малость изменились в лице:
«А что, разве есть копия?»
«Конечно, – объясняю я. – И не одна. С хорошего ксерокса. А если поискать в Интернете, можно, по-моему, и там найти, на математических сайтах…»
Они обменялись такими взглядами… ну, будто спрашивают друг друга: «Ты не брал мой бумажник?» А потом ко мне. Укоризненно так:
«Напрасно вы это сделали, Даниил Корнеевич».
Я честно вытаращил глаза:
«Господи, да причем здесь я? Это он сам. Такие записи не хранят в одном экземпляре, это даже козе понятно… простите, конечно».
Повздыхали они, покивали, а потом все-таки:
«Ну, а тетрадочку-то разрешите? Мы разберемся, скопируем, а дальше можем и вернуть вам, если она дорога как память…»
«Очень, – говорю, – буду признателен».
– Не вернули, конечно? – спросил Каховский.
– Вернули! Недели через две пришли снова, доцент Семенов и доцент Савченко.
«Вот, – говорят, – пожалуйста… А скажите, не делился ли Александр Петрович с вами какими-то соображениями по поводу своих записей?»
Я захлопал глазами.
"Он , – говорю. – Со мной ? Это все равно, что рассуждать с сельским ветеринаром о тонкостях древнеяпонской лингвистики".
«Ну да, ну конечно, у вас разные сферы… А все-таки, может быть, как-то между делом… Не объяснял ли он вам случайно, что значит этот символ?» – и показывают мне в записях значок. Что-то вроде колечка со спицами и петелькой сверху. И таких значков там, кстати, на странице немало…
Я, конечно, только руками развел. Понятия, мол, не имею.
«Похоже, – говорю, – на скрипичный ключ…»
Тут у одного, у Савченко, по-моему, вырвалось:
«Ключ-то ключ, да только от какой музыки…»
– Непрофессионально, – заметил Каперанг. – Даня, а может, они правда из университета? Ты не выяснял?
– А на фиг мне это? – горько сказал Корнеич. – Саню все равно не вернешь… И никогда никто не найдет тех гадов, которые добрались до него там, в Мехико…
– Ты что… думаешь, с ним, как с Троцким? Только работа почище? – угрюмо спросил Каперанг.
Корнеич с прежней горечью сказал:
– А ты веришь в паралич сердца?
Каперанг хотел налить в рюмки, но раздумал. Стал смотреть в окно. Еще светило солнце, но уже вечернее, желтоватое. На дворе перекликались ребятишки. В комнате двигала гладильную доску Татьяна, оттуда пахло свежим горячим бельем…
– Можно, я спрошу? – сказал Кинтель. – Это, конечно не для моего понимания, не для рядового программиста из нотариальной конторы…