– Я почти не сплю, Пип. Но ты ложись. Скоро рассветёт, и, когда ты проснёшься, нам станет легче найти то, что мы ищем. Ложись, Пип, конечно! Непременно ложись!

Шумный лес на рассвете был необыкновенно красив. Всё, что при свете луны пугало или выглядело угрожающе, при первых лучах солнца оказывалось вполне безобидным. А при более близком знакомстве – прекрасным. Даже непримечательный мох на том камне, что временно стал для Пипа кроватью, утром выглядел совсем как крошечные грибы. Если приблизить к ним ухо, можно было услышать, как они забавно похрапывают, копируя рюма, который хрюкал во сне.

Пипу тем временем снилась прожорливая Бур-булья, но только беспомощная и неуклюжая. Он щекотал её брюхо золотым пёрышком, Йосло стоял рядом и смеялся, а жаба, не в силах пошевелиться, хныкала, как мелкий головастик. Ещё Пипу снилась мама Поки, плачущая у окна, грозный отец и старшие братья. Они растерянно вглядывались в темноту за болотной опушкой…

Вдруг Пип поймал носом дурманящий запах свежих поющих ягод и ещё один незнакомый – кисло-сладкий. Рюм облизнулся, потянулся и открыл глаза. Первым, что он увидел, была спина Йосло – прозрачная, светло-голубая кожа светилась на солнце, Пип разглядел на ней два тонких шрама.

Сгорбившись, норик что-то к чему-то пришивал ёлочной иголкой. Позади него, перед самым пятачком Пипа, стояла корзина из деревни рюмов. Наполовину она была заполнена фиолетовыми пушистыми ягодами, наполовину какими-то пухлыми зелёными мошками. Вид у них был неаппетитный, но запах неожиданный – совсем как у жужжащих яблок из маминого сада: вкусный, кисло-сладкий.

– Йосло, ты что, не спал? – окликнул Пип норика. Тот обернулся и, немного стесняясь, протянул другу башмачки из плотных тёмно-коричневых листьев. Носы их были вздёрнуты вверх, пятка круглая и аккуратная, а ещё завязочки из разноцветной бабочкиной нитки.

– Я сшил их для тебя, Пип. Мои ступни стали грубые – они не чувствуют боли. А твои ноги долгая дорога быстро утомит.

Йосло положил башмачки на траву рядом с корзиной, а Пип подумал, что ничего лучше ему, пожалуй, ещё не дарили. Маленький рюм с осторожностью надел башмачки на ноги и, не отрывая взгляда от Йосло, прыгающего вокруг него в нетерпении, сделал несколько шагов.

– В них так удобно, так тепло, и они такие лёгкие!

Пип был очень доволен. А норик был совершенно счастлив.

– Любопытно. Пи-прелюбопытно, как детёныш рюмов мог оказаться в Шумном лесу, да ещё в компании норика, – пропищала одна толстая мышка с колокольчиком на хвосте другой.

– Мне это совершенно не пи-интересно, – отвечала ей худая мышка, пытаясь затащить в норку своё соломенное лукошко с кукурузными зёрнами. Рядом с норкой распустился сухой чёрный-чёрный цветок.

– «Не пи-интересно, не пи-интересно»! – передразнила толстая мышь подружку. – А что, если нам удастся выкрасть из кармана рюма пи-жёлуди? – Мышка приподнялась на задних лапках и принюхалась. – Они так пи-вкусно пахнут… Их, кажется, пять штук.

Завтрак подошёл к концу. За десять минут все поющие ягоды, собранные ночью заботливым Йосло, были съедены. А вот от визжалов, которые пахли очень соблазнительно, но выглядели жутковато, Пип вежливо отказался. Солнце уже кусалось, и нужно было идти дальше.

Перед дорогой Пип присел на нагретый солнцем камень, служивший ему ночью постелью, и вдруг почувствовал, как под его лапкой шевелится мох. Пип наклонился поближе и открыл рот от изумления: маленькие грибы тоже открыли свои ротики.

– Вот это да! – прошептал рюм.

– Вот это да! – прошептали грибы.