Соня родом из Гамбурга, живет в Вене и может описать Австрию одним-единственным словом: «Зо-да-ля». Это ее любимое словечко, оно ласкает ее слух. «Зо-да-ля» комментирует австрийское ведение дел, которое отличается от северонемецкого, например, тем, что дело улаживается само собой, потому что у исполнителя посреди исполнения охота проходит или не приходит. Тогда он говорит: «Зо-да-ля». Чтобы понять «зо-да-ля», надо разложить его на три части.

«Зо» обладает завершающим действием. Это сокращение от слова «зоннтаг», воскресенье, и значит, что человек хочет, чтобы его оставили в покое.

«Да» имеет характер сдвига. Это краткая форма от: «Да вот вам, делайте сами эту дрянь, если хотите», то есть описывает удавшийся процесс перерезания пуповины с тем делом, которое надо было исполнить. «Ля» – это самый национальный из трех слогов. Это сокращение от «ля-ля-ля», краткая форма «Лянд дер берге» – «страна гор» или «лапидарно» и является выражением состояния души по типу «зозо-ляля». «Ля» в конце слова смягчает его остроту, вольно поигрывая с ним, умаляя серьезность его содержания, обесценивая всякое дело до пустяка. Не так уж оно важно, чтоб обязательно было исполнено. И хорошо. Зо-да-ля.

Двенадцатилетняя Винни из Шайббса в Мостфиртеле несколько дней назад изрекла великую фразу. Родителям следовало бы запатентовать ее, поскольку речь могла идти о мировой премьере этого выражения. Нет никакого сомнения, что эта последовательность слов Винни будет повторена…цать миллиардов раз и переведена на все языки мира. Всякий раз, когда молодые люди со своими требованиями натолкнутся на непонимание своих наставников (а это неизбежно), у них будет хороший шанс снова применить выражение Винни. Чтобы в финансовом отношении прийти на смену Биллу Гейтсу, Винни должна добиться десятипроцентного вознаграждения за каждое цитирование ее изречения. Безусловно, оно относится к так называемым долгоиграющим бестселлерам, которые разве что через несколько столетий превратятся в пустую революционную фразу. Еще ее потомки до шестого колена смогут жить на долю прибыли.

Субботний вечер. Винни хочет отправиться на вечеринку. Отец против. Винни: «В два я уже вернусь». Отец: «Нет, в одиннадцать я за тобой приеду». И тут Винни приходит в ярость и говорит: «Да это же методы, как в двадцатом веке!»

Вино теперь больше не вино, причем свое звание оно утрачивает стремительно. Раньше было как: красное – это вам не белое, литр – это вам не двойное, а старое – это вам не молодое. Но теперь мы нацелились на высокий винно-академический уровень, знаем не только Ниттнаусов, но всех ведущих виноделов каждого района по имени, уважаем стаканы размером с кубок, на донышко которого нам наливают дорогую лужицу. Наш турбоязык умеет отличать округлое вино от угловатого, шерстистое – от безволосого и полновкусное – от пустого. Привычные мы и к такому атрибуту, как «годится для питья» («не годится для питья» разве что та бутылка с вином, у которой пробка еще в горлышке). В настоящее время нас терроризируют фруктовые идентификации. То не вино, что не дает легкого привкуса лимона, кураги и вишни, если оно не оставляет во рту послевкусия смородины или крыжовника и не пирует с манго, гранатом и восточноболивийской карликовой маракуйей. Феномен: чем больше фруктов могут распознать в вине знатоки, тем сильнее это сказывается на нас (тем дороже оно может продаваться). Но когда-то обнаружится и король вин. И знатоки будут признавать, что это вино легко и тонко, где-то на дальнем своде неба надолго оставляет во рту послевкусие винограда.