– А… – Ирина попятилась к выходу, запутавшись окончательно и в мыслях своих, и в словах подруги, в проницательности ее болезненной. – А как же похороны, Наташ?

– Похороны послезавтра, в двенадцать панихида. Подходи.

Она сгорбилась, согнув колени, подняла с пола опрокинутый табурет, поставила его к столу и снова села, воткнув в рот очередную сигарету. На Ирину она больше не обернулась. И даже не качнула головой, когда та, зажав свою сумку под мышкой, зашла в кухню попрощаться. Буркнула только едва различимо:

– Ушла в себя, приду не скоро…

Все было ясно – говорить с ней Наташа больше не будет. И уж тем более не снабдит ее адресом Генкиной любовницы. Еще чего доброго заподозрит в каком-нибудь тайном сговоре с той женщиной. Оскорбится еще, быть может.

И как же теперь действовать? Как отыскать эту незнакомку?

Отправиться с опросом по домам? Глупо, она даже имени ее не знает. Не станешь же искать «двухвостую лярву», как называла ее Наташа. К тому же непонятно, какой именно смысл та вкладывала в эти слова.

Отправиться в больницу с вопросами тоже неумно. Нет, Ирина, конечно же, знала, куда поступил Степашка, заболев. И день запомнила хорошо, и могла бы навести справки, докопавшись, кто из детских врачей дежурил в тот день. Но не факт, что кто-то станет с ней разговаривать. Вряд ли кто захочет выдать свою несчастную коллегу.

Или нет?..

Она и в самом деле показалась Ирине раздавленной горем. Ее горе было очень тихим, очень скорбным и еще не вполне осознанным. И Ирина мгновенно узнала эту женщину, стоило ей выйти из подъезда, где раньше дружной семьей проживали ее друзья, и наткнуться на нее взглядом.

Да, это точно она, решила Ирина тут же, заметив на скамеечке в пяти метрах от подъезда молодую эффектную блондинку. Та сидела с неестественно выпрямленной спиной, не касаясь спинки скамейки. Комкала в руках носовой платок и с непонятным ожиданием смотрела в упор на приближающуюся по дорожке Ирину.

Она не специально шла в ее сторону, конечно, просто путь ее пролегал именно так, а не иначе. Можно было бы пойти другим путем, может, и пошла бы. Хотя и жаждала с ней встречи минуту назад. А когда увидела, струсила тут же.

Вот что она ей скажет? О чем спросит?

«– Это не вы отправили на тот свет Степашку, неправильно диагностировав его заболевание и вколов ему не то лекарство?

– А какой мотив у вас был? Генку заполучить?

– Чего тогда не уберегли его? С чего не контролировали его сердцебиение?»

К кому-то другому Ирина, может, и обратилась бы с подобным перечнем вопросов. Если бы еще и было время на подготовку, уж она бы тогда не сробела точно. Она бы тогда приперла, она бы тогда…

К этой даме не могла ворваться в душу. Почему? Да потому, что та неожиданно понравилась ей. Понравилась сразу, как только Ирина ее увидела. И не потому, что та оказалась молодой блондинкой с полным набором умопомрачительных телесных стандартов, а потому, что, увидев ее, сразу поняла: это не она! Она никогда не смогла бы хладнокровно убить! Это какое-то трагическое стечение обстоятельств. Какой-то нелепый рок. Чудовищная шутка ошалевших небес. Это кто-то там высоко за них – за Генку и за эту светловолосую врачиху – решил вдруг начать жонглировать жизнями. Их жизнями!

– Здравствуйте, – пробормотала она, осторожно вставая со скамейки, когда Ирина поравнялась с ней. – Вы Ирина?

– Да, здравствуйте. Я Ирина.

Как хорошо, что она заблаговременно прикрыла глаза темными стеклами очков и может теперь без зазрения совести таращиться на незнакомку, и вовсю ее рассматривать, и сравнивать, и сопоставлять, и прикидывать. Не хотелось, конечно, но с прискорбием приходилось осознавать: Наташка проигрывала молодой сопернице во всем.