Ленин возвышался на своем постаменте, прямо посреди площади, спиной, как водится, к властям предержащим. Рядом припарковалась специальная машина с подвижной платформой, из числа тех, которые используются для замены уличных фонарей. Стоящий на платформе человек в синем комбинезоне мыл Ильичу голову и плечи. Еще один рабочий поливал ленинскую фигуру из шланга. Но главная работа кипела внизу – несколько героических теток, также в синей униформе, скоблили какими-то скребками постамент, производя душераздирающие звуки.

Вокруг памятника расположилась большая толпа зевак. Оттуда периодически неслись ценные советы относительно выполняемых работ. Но в основном народ обменивался мнениями о роли Ленина в истории нашего государства и роли памятника в жизни города Аркадьева. Над толпой реяли несколько красных знамен – коммунисты на всякий случай организовали здесь пикет: вдруг власти все-таки решат демонтировать бесценную реликвию, а вся история со стиранием ругательных надписей так, для отвода глаз?

Кудесников подошел ближе, чтобы рассмотреть происходящее, а заодно почитать, что же такое написали в девяносто первом году шаловливые любители демократии. Если надписи еще не стерли, конечно.

Советская краска, видимо, была хоть куда – бригада по очистке пока многого не добилась, побледнели лишь некоторые буквы, но совсем не исчезли.

Надписи были – закачаешься. Арсений готов был даже переписать их к себе в записную книжку – в назидание потомкам. Наверное, если бы такое богатство мысли и такую цветистую лексику использовали организаторы и оформители нынешнего Дня города, можно было не сомневаться – праздник бы удался на славу.

– Скажите, – Арсений обратился к стоящей рядом девушке, – он так и стоял все время, с этими надписями?

– А что, – хмуро поинтересовалась девушка, – вам не нравится?

– Нет, просто я приезжий, интересуюсь.

– Его специально так оставили. Эти, – девушка махнула рукой в сторону красных флагов, – хотели сначала стереть. Но не смогли. Потом решили задрапировать. Но все их покрывала то ветром сдует, то дождем смоет. Да и вообще у них денег на это нет, пенсионеры же все. А так сюда уже и экскурсии возят – показывать образцы наскального народного творчества. Я тоже друзей всегда вожу – из Москвы, из Питера. Смеются, фотографируются.

В этот момент толпа зашевелилась, и раздались какие-то громкие начальственные голоса. Кудесников стал протискиваться ближе, пока не оказался прямо в первом ряду. Теперь около постамента, помимо рабочих в синем, стоял дорого и модно одетый (белый стильный костюм, ботинки за четыреста долларов) мужчина лет тридцати пяти, явно начальственного вида. За его спиной возвышался детина в традиционном для всех охранников дешевом черном костюме. Вид детина имел скучающий – в этом месте никто не мог повредить его боссу. Как они появились, Арсений не видел. Скорее всего, вышли из здания администрации, откуда до памятника рукой подать.

Теперь он отчетливо слышал все, что говорил этот начальственный мужчина. А говорил он вещи примечательные.

– Я вас… сюда… ночью послал… очистить это… к утру! Заработать… дал! До… заработать! А вы… мне тут… цирк шапито устроили! Я вас, козлов и козлих, опущу, если через два часа не закончите!

– Вот он, «праздник нашего города», – ехидно заметил кто-то за спиной Кудесникова.

Вокруг засмеялись. Мужчина резко повернулся и злым, острым взглядом стал шарить по лицам, выискивая автора репризы. Взгляд его неожиданно остановился на Арсении, который с невинным видом наблюдал за происходящим.