Генерал де Голль, президент Республики Франция, сидел в глубоком кресле, задумчиво глядя в окно вагона. Дробно стучали колеса, по небу плыли тяжелые грозовые тучи. Дождь собирался уже вторые сутки, но так ни одна капелька и не упала на разгоряченную пыльную землю. Генерал недоумевал: все, что связано с Россией, должно было укладываться в две несомненные истины – бесконечные, как космос, территории и непереносимый, почти космический холод. Пока он мог засвидетельствовать только первое – ухабистые дороги, разрезающие Советский Союз вдоль и поперек, действительно были бесконечными и утомительными. Ему казалось, что они не столько связывали между собой поселения невеселых, подчас суровых, людей, сколько, наоборот, разделяли их.

Байконур, больше напоминающий облагороженный русской военной наукой лунный ландшафт, чем местность на той планете, где что-то еще досталось и Франции, давно растворился в степном мареве и остался далеко позади. Часть президентского эскорта вернулась в Париж, а он продолжал свое турне по Южной Сибири в сопровождении нескольких высших чиновников из Кремля, своих адъютантов, русской и французской охраны и немногочисленной прислуги. Председатель Косыгин был уже в Москве, но в ближайшие дни намеревался прилететь в один из самых крупных городов Сибири – Томск и вновь увидеться там с президентом. Туда же должны были слететься и некоторые деловые мужи из Парижа. Все это было связано с производством оптики для русских космических аппаратов.

Де Голль в мыслях раздражался тем, что его не столь уж далекий предшественник, император Наполеон Бонапарт, вел себя с Россией по большей части как грубый варвар, нежели как умный европейский политик. Он потратил на свои русские амбиции миллионы франков, оставил здесь навечно тысячи французских жизней, так ничего и не добившись от этой вязкой для иностранцев страны. Недостойно его гения было заблуждаться в том, что французы вдруг обнаружили бы желание остаться в России, чтобы управлять этим диковатым и упрямым народом.

Ну чего ради было императору вести сюда войска! Чтобы месить грязь русских дорог, мерзнуть в бесконечных степях и непроходимых лесах, умирать от пуль, голода и холода в убогих селениях и жалких провинциальных городишках? Чтобы, в конечном счете, привезти за собой в блестящий Париж назойливый казацкий «хвост», бесцеремонный, яростный, до изумления непосредственный, скрипящий кожей лошадиной сбруи и седел, клацающий оружием, пахнущий потом, водкой и порохом?! Чтобы их луженые глотки орали на весь Париж по-русски: «Быстро!», когда какой-нибудь трактирщик задерживался с неспешным французским блюдом?! Французы усвоили это хамское «Быстро!» и, потешаясь то ли над собой, то ли над русскими казаками, стали называть забегаловки единственно понятным им, французам, русским словом – «бистро», силясь произнести его как можно ближе к оригиналу. На этот раз французское изящество одолело варварское неблагозвучие. История, однако же, знает другие примеры, куда менее потешные…

Генерал де Голль поступал, как он сам полагал, ловчее – тянул Советский Союз под свой протекторат в его извечном конфликте с Америкой, вызывая тем самым недовольство в Новом Свете. Он отказался от участия Франции в Североатлантическом альянсе: генерал, отпуская на все четыре стороны Алжир, более всего ценил независимость собственной страны, куда более древней, чем новообразование на Американском континенте.

Америку бесило и то (должно быть, даже в большей степени, чем все остальное!), что упрямый генерал убедил Францию ввязаться в советские космические программы, да еще в той области, которая в России была почти не развита. Без нее самые амбициозные отрасли русской военной науки работали себе в убыток. Оптические системы были главным элементом в «высотном» шпионаже, самой точной и самой тайной разведкой, какой занималось когда-либо человечество. Но это было выгодно Франции: во-первых, это многомиллионные заказы на долгие годы, а во-вторых, причастность к космическим проектам, которые сама Франция никогда бы не потянула без Советской России. Кроме того, где можно было найти лучший полигон для испытаний своих точных и тайных систем! Американцы неожиданно для себя получили грозного конкурента, в конечном счете потеряв надолго старых клиентов своей собственной военной оптики. Генерал де Голль «оседлал» русские ракеты, как лихой кавалерист, приделав этим несметным «табунам лошадей», собранным в одно изящное мощное тело, французские «глаза».