Знакомство с местной кухней было прервано звоном колокола.
– К заутренней созывают, на обедню. Поспешать нам надобно к собору Спаса Преображения, – поторопили меня оканчивать завтрак приставленные караульщики.
«Чудно, всегда казалось, что обедня в обед, – думалось мне. – Какой-то это неправильный мир».
Глава 4
На улице рассвело. Поднявшись по ступеням к храму, мы, пройдя паперть, вошли в залитый ранним солнцем притвор. Андрей Козлов остался там, а остальные поволокли меня внутрь.
– А он чего не идёт? – спросил я, указывая на отставшего.
– Нельзя ему, батюшка осерчал, епитимью наложил, – ответил мне присоединившийся к свите неизвестный дворовый. – Звал анчутку беспалого прямым именем.
– Кого звал?
– Нечистого, – посмотрел на меня как на умалишённого сопровождающий.
– Это, что ли, чёр… – договорить я не успел, рот прикрыл крепкой ладонью Ждан.
– Не поминай имя то всуе, – поучал воспитатель. – Учует аспид, еже кличут его, сице [6] явится на вызов.
Проведя к алтарю, меня поставили рядом с женщиной, числящейся моей нынешней матерью, вокруг нас встала её родня и ближние люди. Дьякон и протопоп уже начали службу.
– Благословенно Царство Отца, и Сына, и Святого Духа, и ныне и присно, и во веки веков! – выводил священнослужитель.
Прихожане вторили ему.
– Аминь, – далее вступал дьякон. – Миром Господу помолимся.
– Господи, помилуй, – отвечали все и крестились, я старался не отставать.
Однако моё религиозное рвение вызвало в толпе шёпот и пересуды, причина чего быстро стала ясна, ведь все, кроме меня, крестились двумя пальцами. Поспешно исправившись, я пытался следовать окружающим, но, когда дело дошло до молитв и тропарей, религиозное невежество проявило себя в полной мере. Даже шевелить губами в такт молящимся не получалось. Обряды продолжались более часа, и первые минуты казалось, что закончится молебен изгнанием еретика, то есть меня, из храма.
Но по прошествии времени стало ясно, что службы идут своим чередом, а жизнь своим. Прихожане переговаривались, сплетничали, на полу играли малые дети. По завершении молитв иерей стал совершать евхаристию. Механически скопировав действия причащённых, я получил свою долю Святых Тайн. После чего, пробормотав вместе с остальными благодарственные молитвы, был выведен из храма под напутствия священника:
– С миром изыдем!
– То Борискиным наущением не поминают имени твово ни в охтениях, ни в многолетях, будто ты не великого князя семя! – сказала высокая, статная женщина, что считалась в этом мире моей матерью, по выходе из собора и горько вздохнула. – Ладно, сын, ступай, гуляй с робятками-жильцами. А вы, дворовые, глядите за царевичем, дабы не тешился опаскою, головой за него в ответе!
Мне, старику, волей провидения занесённому в тело ребёнка, играть с детишками не хотелось совершенно, особенно во дворе, где недавно пролитая кровь была лишь присыпана землёй и песком. Поэтому, скрывшись из виду вдовы великого князя, я потребовал от кормилицы отвести меня к её мужу. Семья Тучковых была единственными людьми, которым хотелось полностью доверять. Воспитателя встретили у Красного крыльца. Закончив давать задания младшим слугам, он подошёл и внимательно осмотрел меня.
– Полехшало тебе? – не дожидаясь ответа, Ждан нахмурился. – Се худо травница цельбу творила. Лихоманка не трясёт? Разумею, жегомый [7] ты, господине.
Голова у меня чуть побаливала, рана на лице практически не беспокоила, изредка лишь дёргаясь пульсирующей болью, и причина тревоги воспитателя была не вполне ясна. Но Ждан уже кликнул дворовых и, отдав малопонятные распоряжения, кудато целенаправленно меня потащил. По пути удалось убедить его отвести меня в ближайшую светлую горницу. Там после неудачных попыток объяснить, что мне нужно зеркало, я добился лишь деревянной кадки с водой. Даже в таком несовершенном приборе для самонаблюдений было видно, что кожа вокруг пореза на щеке изменила цвет и припухла. Видимо, местный знахарь обработал мне рану действительно некачественно, просто промыв её и залепив живицей, и результат его трудов – вполне вероятный сепсис. Умирать в этот воскресный день хотелось не более, чем во вчерашний, и я начал требовать у дядьки хоть каких хирургических инструментов, медикаментов и перевязочных средств.