Трехсаженная ладья была выдолблена из цельного древесного ствола. «Нет деревьев выше тех, – сказал Игорь сыну, – что растут на русской земле. Любой может взять топор и вырубить себе лодку из нашего могучего дуба». И теперь, стоя рядом с отцом, мальчик думал, что никогда еще не видел такого тихого, безмятежного утра.

Иванушка одет был в простую льняную рубаху и штаны, а поверх них накинул бурый шерстяной кафтан, ведь утро было еще холодное. На ногах у него ладно сидели маленькие зеленые кожаные сапожки, которыми он очень гордился. Его светло-каштановые волосы были подстрижены коротко, «под горшок».

На рассвете они побывали выше по течению, на запрудах, где княжеские данники ловили рыбу, а сейчас, успев управиться за утро, возвращались в город, на раннюю трапезу. А после того… Иванушка ощущал дрожь нетерпения, отдававшуюся где-то в желудке, ибо настал решающий день.

Он поднял глаза на отца. Как часто он видел его на какой-нибудь караульной площадке на высоких деревянных стенах над рекой: орлиным оком взирал он на простирающуюся далеко внизу водную гладь. Теперь же, когда Игорь, высокий и худой, стоял на корме, закутавшись в длинный черный плащ, действительно могло показаться, что он вот-вот раскинет руки, как крылья, взовьется в небо и замрет над рекой и лесами, чтобы внезапно камнем ринуться сверху на ничего не подозревающую добычу.

Какой сильной была отцовская рука, приобнимающая сейчас его за шею! Впрочем, сила эта была не только мужской, земной, человечьей: подле Игоря Иванушка ощущал и иную силу, волной прибывающую из прошлого, – неуловимую, точно призрак, неотступную, словно воспоминание, но наполняющую все его существо живым, трепетным теплом. «В твоих жилах течет кровь могучих воинов, – часто повторял ему Игорь. – Они сражались как львы, мир не знал наездников, которые сравнились бы с твоим дедом и прадедом; еще до прихода хазар, когда еще и горы были юными, наши предки уже славились силой и могуществом». И сердце его начинало учащенно биться, стоило отцу добавить: «А когда-нибудь и ты тоже поведаешь об этом своим сыновьям и тем, кто придет после них». Вот что означало иметь отца и быть сыном.

А сегодня он наверняка начнет свое великое поприще, уподобившись отцу и старшим братьям, и сделается воином, богатырем.

Монах разрешит все сомнения.

Тихо скользила ладья по волнам. В утренней тишине великий поток, открываясь взору, нес свои воды на юг. Воздух был прохладен, но тих. Туман еще клубился над рекой, и ее мощное, неустанное течение едва ощущалось на поверхности. Перед Иваном расстилалась бесконечно ускользающая, но неизменная и неподвижная река. Если посмотреть на юг, серо-синие воды и бледно-голубые небеса, казалось, сливаются на горизонте, образуя нежную дымку и вдалеке делаясь неотличимыми друг от друга, тогда как на востоке золотистый солнечный свет рассеивался в тумане.

Теперь перед ними стали вырисовываться вдали очертания городских зданий, и Иванушка едва слышно вздохнул в восхищении. Как прекрасен был Киев!

На правом берегу Днепра, отвесно возвышающемся над водой больше чем на пятнадцать саженей и ощетинившемся высокими деревянными частоколами, город протянулся версты на три, сильный, могущественный и неприступный, взирая с высоты на тихие, безмятежные окрестности.

Город состоял из трех главных частей. В первую очередь это был северный участок, находящийся на невысоком холме: там стоял мощный старинный детинец с княжеским теремом и большой церковью, основанной за восемьдесят лет до описываемых событий самим Владимиром Святым и называемой Десятинной. На юго-западе, совсем рядом с ним, отделив лишь небольшим оврагом, возвели новый, куда более внушительный «город»; построили его по приказу великого сына Владимира Ярослава Мудрого, составителя «Русской правды», первого русского свода законов. С «городом Ярослава» граничил еще один участок, даже больше предыдущего; он сбегал к реке и тоже был защищен деревянными стенами. Это была окраина, так называемый Подол, где селились купцы победнее и ремесленники. А реку усеивали причалы, к которым приставали неуклюжие, массивные парусные ладьи.