После полудня достигли Лясковца – голодные. Другая дорога не заходила в Лясковец, но у меня в этом селе был хороший друг – Калчо Пасков, с которым мы долгое время совместно работали в Белграде[232]. Спросил о его доме – мне показали. Только вошли во двор, вот Калчо и его брат Энчо, оба оказались дома. Тотчас нас позвали в дом Энчо на верхнем этаже и хорошо угостили – по-лясковски: вино принесли в белом медном котле, и за трапезой мы сидели более получаса. Полковник Артамонов сказал: «Давайте пойдем!» Я ему: «Давайте посидим еще!» Но тот ответил, что есть дела, потому он пойдет. Я тогда нашел предлог остаться, сказав полковнику, что сейчас есть возможность с этим человеком отправить домой деньги, поскольку Калчо поедет в Белград, и он очень легко сможет сделать это для меня. Калчо с легкостью принял те 25 наполеонов, что я дал ему для отправки домой, хотя они были и смешны для женских капризов. Но лучше поздно, чем никогда, говорит пословица.

Как полковник уехал, я остался и вечером же прибыл на Марно поле в виноградник, туда, где была моя палатка. Полковник Артамонов писал рапорт в штаб и описывал, что мы видели, кто там был, на каком расстоянии находился турецкий авангард от наших войск. А полковник Паренцов[233] меня заставлял получить черкесскую форму и оружие, дабы ходить с ним. Я ответил ему, что оружие имею, а черкесскую форму ненавижу, поскольку нам, болгарам, черкесы осточертели. Не знаю, что подумал полковник Паренцов, на следующий день оказалось, что его с этой должности сняли и на его место назначен полковник Артамонов. И принялся полковник Артамонов нами распоряжаться. Полковник Паренцов попросил взять меня с собой, но на это полковник Артамонов ему ответил, что я нужен тут, в штабе, и не могу без приказа покидать штаб-офицера. Я остался. А куда поехал полковник Паренцов, не знаю.

В это время я попросил Петра Делиминкова украсть коня из постоялого двора в Тырново под предлогом, что напоит его, вывести с постоялого двора, и будто бы забыв, на каком дворе взял, оставить коня у нас. К несчастью, конь был вьючный. Но Петр нашел ему седло, устроил его так, что Петр уже не смог и сам понять, его ли это конь.

После того мне приказали отправиться с несколькими моими парнями и одним казаком до ближайших к Хаинбоазу[234] деревушек, к старейшинам сел, чтобы они дали людей починить дорогу от Плачково до Хаинето[235]. С этой целью следом за нами – и пионерскую роту[236] – пробить каменистые места. Я отправился из Тырново до Хаинбоаза. Я тронулся из Тырново в Хаинбоаз, разослав парней побыстрее собрать людей из окрестных деревушек и привести их. Сам я остановился в Хаинето и повел людей из Злати-рыта. Дорогу починили до устья ущелья. Прибыли и пионеры. Я спросил их начальника, есть ли еще работа.

– Нет уже! – ответил он мне.

– Ну тогда дай мне расписку, что с моей стороны все, что требовалось, сделано!

Он написал расписку и дал ее мне. Это было после полудня. Я вскочил на коня и отправился в Хаинето. Справа от дороги на Хаинето был полк солдат, но какой полк, не помню. Сегодня я уже знаю из описания Д. П. Радовича[237], что тот полк был Егомский, а другой, у реки, – Савойский[238]. Там у полка увидел двух болгар, молодых крепких парней 30-летнего возраста, хорошо одетых, с новыми белыми онучами и черными веревками. И оба – с хорошими ружьями на плечах – ушли из полка и пошли в село Хаинето. Шли передо мной. Как только я их настиг, спросил:

– Вы откуда, молодые юнаки?[239]

Они остановились и вперили в меня взгляд: