Через пять недель беспокойного плавания послы прибыли в Англию, где их поместили под Лондоном «до указу в селе Татномгейкрасе» (под этим скрывается Tottenham High Cross), потом перевели «в ыное место, в село Вулучь» (т. е. Woolwich), где дали им двор «лутче и пространнее того двора», где они жили ранее. Они получили аудиенцию у королевы, которая приняла их в Виндзорском замке недалеко от Лондона.

Елизавета постаралась отвести угрозу женитьбы и описала предполагаемую невесту так, чтобы надежды у жениха не оставалось: «Она не красна, и неможет добре, и лежала воспицей [болела оспой] и лице ее красно и ямовато». На одном из приемов послу все-таки удалось увидеть Марию Гастингс, и тут он сам мог оценить ее: она оказалась «ростом высока, тонка, лицом бела, очи серы, волосом руса, нос прям, у рук пальцы тонки и долги». На приеме русский посол к вящему изумлению ее и присутствовавших придворных[12] неожиданно пал ниц к ногам Марии, затем поднялся и, не поворачиваясь спиной (а вдруг она станет царицей…), быстро побежал назад; сказывалась, видно, долголетняя тренировка при московском царском дворе. Но Мария Гастингс ничуть не горела желанием отправиться куда-то на край света и выйти замуж на русского царя. Сватовство ничем не кончилось, но ее еще долго дразнили «царицей Московии».

Непонимание реалий обычной жизни двух далеких государств подчас приводило к неожиданным осложнениям. Так, в ноябре 1584 г. ко двору королевы Елизаветы прибыл московский гонец Роман Бекман, которого королева принимала в дворцовом саду, гуляя по аллее и беседуя с ним, показывая этим высокую степень доверия. «И как королевна пришла в сад… а мне велела ходить подле собя, да учала меня спрашивати…», – сообщал гонец. В Москве поняли так, что Елизавета говорила с гонцом в огороде (о саде в Москве и не слыхивали), и послали ей строгий «выговор», на который королеве пришлось отвечать: «…а то место, где перед нами был есть, место честное, блиско нашей палаты, а там ни кого много не пускают, только великих и любительных приятельных слуг»; она уверяла оскорбленных москвичей, что «в том огороде нет ни луку, ни чесноку».

Вступление на трон Бориса Годунова в Англии приветствовали: «Да томуж мы радуемся, что наш доброхот учинился на таком преславном государстве по избранию всего народа…» В 1600 г. в Англию с официальным известием о восхождении на трон послали особое посольство, во главе которого стояли дворянин Григорий Иванович Микулин и подьячий Ивашка Зеновьев.

Отправились они на английских судах из Архангельска 17 августа и почти через месяц, 14 сентября, подошли к берегу Англии, вошли в Темзу и «шли рекою Темзью до городка Грявзендя [Грейвзенд, Gravesend] сорок верст; а все те городки, которых шли мимо, камены, с посады; и села стоят по берегу – вотчины княженетцкие и боярские, и алдарманов (олдермены, т. е. члены лондонского муниципалитета. – Авт.) и гостей»[13]. Как было описано в отчете посла, в Лондоне, «как Григорей и Ивашка вышли из судов на берег, и встретил Григорья и Ивашка королевнин дворовой воевода, лорд Харберт Пенброк[14], а с ними князи, и дворяне, и дети боярские, и алдраманы, и гости на жеребцах и конех, в наряде и в золотых чепях, человек с триста…». После устройства «на подворье» послам сообщили, что «Великая де государыня наша, Елисавет-королевна, велела вам сегодни, после стола, быти у себя на посольстве в селе своем, в Речманте, от Лунды десять верст, и прислала под вас кочи (coaches – кареты) свои, в чем вам ехати, и велела мне с вами ехати в приставех и вы будьте готовы». Здесь речь идет о Ричмонде*, который сейчас в сущности уже часть Лондона.