Привычная же конкуренция между странами резко ослабляется, ибо пока существует этот глобальный класс, межстрановая конкуренция ведется между частями одного целого. Поэтому, кстати, так всеобъемлюща ненависть «мирового сообщества», представляющего интересы этого глобального господствующего класса, к обществам, не допускающим его контроля над собой, – современному Ирану, Югославии второй половины 90-х годов, Белоруссии, Северной Корее и некоторым другим.

Ослабляется конкуренция и по другой причине – глобальный правящий класс опирается как на свой хозяйственный фундамент на глобальные монополии, которые «загнивают» в полном соответствии с представлениями традиционной науки. (Именно их «загнивание», проявляющееся как кризис перепроизводства продукции информационных технологий или, с другой стороны, нехватка совокупного спроса, и является содержанием современной глобальной экономической депрессии.)

Ограничение загнивающего монополизма возможно двумя путями. Первый – открытие (или приоткрытие) рынков внешней конкуренции – невозможен в силу недостаточной развитости контактов с другими цивилизациями; земные же монополии обрели глобальный характер и внешних рынков по отношению к себе просто не имеют.

Второй путь – технологический рывок, при котором новые технологии, меняя лицо не только экономики, но и общества, в силу этого резко ограничивают масштабы и глубину монополизации. Обычно такой технологический переворот ведет к драматическим социальным последствиям, однако глобальные монополии противодействуют ему (в том числе неосознанно) по другой причине: они стремятся остановить технологический прогресс, чтобы затормозить прогресс социальный и сохранить свое доминирующее положение.

Тем самым они являются важным фактором как торможения технологического прогресса (в первую очередь через превратившуюся в инструмент злоупотребления монопольным положением систему защиты интеллектуальной собственности), так и общей архаизации человечества.

Наконец, для наиболее развитых стран, непосредственно определяющих лицо современной системы образования (и характер науки), безусловно, значительно большую роль играет качественное ослабление конкуренции между различными обществами.

С окончанием холодной войны исчезло непосредственное ощущение прямой внешней угрозы, доктрина борьбы с внешними врагами за собственное выживание ушла, казалось, в безвозвратное прошлое. Это прекрасно, но вместе со страхом физического уничтожения даже у самых развитых обществ исчез (или, по крайней мере, существенно ослаб) и стимул ограничивать социальную недобросовестность собственных элит.

Другим ушедшим в прошлое с завершением холодной войны фактором общественного прогресса явилась, как ни парадоксально, категорическая необходимость технологического прогресса, – и по тем же самым причинам.

Ведь технологический прогресс в его наиболее чистом виде открытия новых технологических принципов (а не последующего выражения этих принципов в тех или иных имеющих коммерческую ценность технологиях и тем более устройствах) не только принципиально внерыночен, но и, более того, прямо антирыночен!

Поставьте себя на место инвестора: вы прекрасно сознаете, что не понимаете смысла того, на что ученые просят у вас деньги. При этом весьма вероятно (но оценить эту вероятность вы не можете), что никакого результата получено не будет. Если же он все-таки появится – вы не знаете, когда это произойдет и, главное, каким именно будет этот результат!

Ясно, что простое осознание изложенного заставит всякого нормального инвестора бежать с переднего края технологического прогресса, как от чумы!