Вторым шел Тунгус.

– Завтра в полдень будь во дворце.

– Постараюсь, – сухо ответил Чернецкий.

– Вы точно выходите? – сержант явно чуял подвох.

Командир поторопил его жестом.

– Не видишь – висим!

Когда машину оставили все лишние, Чернецкий с облегчением выдохнул.

– Олежка, готов?

– Да как сказать… Командир, мы, кажется, действительно висим.

– Сейчас Алик отпустит, и вывалимся. Ну поцарапаемся слегка… Внимание! Алик! Бросай!

– А если не брошу?

– Почему?!

– Вылезай давай, вот почему.

– Алик, не будь занудой. Я пустой выскочу отсюда как пробка из бутылки. Положу машину на спину, потом заберем ее и починим. А если ты уронишь ее в пещеру… Ты же не хочешь оставить меня без крыльев, брат?

– Саша, ты застрял, – сказал Акопов. – Тебя заклинило. Я чувствую процентов двадцать твоего веса.

– Ну вот и отпусти. И поглядим. Слушай, отпусти по-хорошему, а?

– Я-то отпущу, но у тебя оба киля будут повреждены. Скажи Олегу, пусть высунется, если мне не веришь. Там выступы скал, их зажмет и вывернет, когда я тебя брошу.

Чернецкий оглянулся на Попцова.

– Ладно, посмотри.

– Мне очень жаль, – сказал Акопов. – Я тоже люблю твою машинку.

Это Чернецкого добило. Он еще держался на адреналине, но боевой настрой уже потихоньку отступал.

И так они сделали больше, чем надеялись. Да с каким шиком! И после этого потерять любимую машину…

– Боюсь, останемся без хвоста, командир, – донеслось сзади. – Все, допрыгались.

– Алик! – позвал Чернецкий. – А вытащить?..

– Завтра попробуем. Обязательно попробуем. Иди уже к нам. Вождь тебе коня подарить хочет.

– Ты его видел, этого коня?! Это бегемот!

– Он может и жену, но судя по описанию, она страшнее бегемота…

– Не смешно, – сказал Чернецкий, отстегивая ремни. – Почему мне не смешно… Олег, где ты там. Пойдем отсюда. Долетались мы, дружище.

Когда Акопов отпустил конвертоплан, тот с жалобным скрипом чуть-чуть развернулся в трещине и застрял окончательно. Намертво.

Чернецкий спрятал лицо в ладони.

– Мы расстреляли по полмагазина, не больше, – рассказал сержант. – Боялись, термиты вцепятся в колеса. Побили тех, кто был слишком близко. Вождь… Он сделал все. Без него не ушли бы. Он сделал вот так – руками – и насекомые замерли. Насекомые, да… Да ну к черту… Сниться мне будут теперь в кошмарах…

Чернецкий вошел боком в трещину, выровнял конвертоплан и мягко посадил его перед капсулой. Струя от двигателей разметала термитов, облепивших спускаемый аппарат. Десант бросился за борт, Гилевич побежал к люку. Повезло, не пришлось ни карабкаться, ни даже тянуться. Рабочие термиты разбежались, вместо них пришли солдаты, наши приготовились стрелять, и тогда вождь сделал руками «вот так».

Чего никто вообще не учел – что термиты могут проигнорировать людей и напасть на самолет. Все были уверены: солдаты попытаются отбить капсулу, а конвертоплан им без надобности.

У термитов оказалось другое мнение.

Чернецкий дал полный газ и подпрыгнул.

Сдуло всех.

Относительно выиграл один Шурик: он успел вскрыть люк и сунуться в спускаемый аппарат. Его толкнуло под зад и закинуло внутрь.

Остальных расшвыряло вверх тормашками.

Чернецкий висел на десяти метрах, стараясь не думать, что с людьми. Он видел только вождя, лежащего ничком – тому задрало тогу аж до подмышек, и в ярком свете прожекторов ослепительно сверкала черная задница.

Одна радость – термитов поблизости нет.

Из люка высунулась ладонь, дала отмашку, Чернецкий прибрал газ и посадил машину.

Гилевич с контейнером бросился к вождю и принялся его тормошить. Показался один спецназовец, второй… Потрепанные, но не поломанные, а это главное. Встал на ноги Тунгус. Так, все в сборе. И куда они глядят?..